Вираж судьбы
Шрифт:
Васька
Казалось ли вам когда-нибудь, что время безнадежно упущено? И ничего не возможно исправить в том, что уже случилось.
Так произошло и с ним. С Василием. Буквально кусок колбасы в горло не лез. Ни при каких обстоятельствах не хотел бы Василий возвращаться в злополучный день, когда пришлось наступить себе на горло и изъять эти несчастные три тысячи рублей. Причем из бюджета своей же соседки с первого этажа Татьяны. Сколько раз Татьяна добровольно его подкармливала, гладила по голове, и даже называла милым, подкладывая в тарелку сметанки. Стыдно Василию. Невыносимо стыдно. Совесть загрызла.
И ведь еще понятно было бы, если три тысячи рублей чем-то помогли бы в трудной холостяцкой жизни. Можно еще простить воровство от голодной безысходности или патологической алчности. Но здесь-то как оправдаться? По глупейшей оплошности Василий превратил себя в уголовный элемент. По глупейшей!
Татьяна тогда пускать его не хотела. «Шел бы ты, Василий, к себе. Что ты все шастаешь?»
Говорила одно – думала другое. Глаза сверкают. Грудь вздымается. И из квартиры запах котлет так и сшибает. Как тут уйдешь? Просочился. Одинокие женщины страсть кормить любят. И жалеть. Ей же самой хотелось, чтоб зашел. Уж в этом вопросе Василий был специалист.
Посидели как обычно. Татьяна засобиралась куда-то.
– Тебе тоже пора, дорогой. Твои тебя хватятся, будут искать. Подозрений не оберешься. Проваливай давай, – нежно маникюрчиком почесала Василия по спине и в дверь.
Василий почти было ушел. Ногу над порогом занес. А тут сосед на лестнице. Черный, бородатый и жуть какой нервный. Чуть что – со всеми лается по-черному. Не любили они с Васькой друг друга. Нутром ненавидели. Пришлось дать задний ход и переждать.
Татьяна ушла. Каблуками по лестнице поцокала, дверью хлопнула. Все затихло. Сосед заподозрил что-то, пытался пронюхать, в чем дело, но не вышло.
Если бы не эта бородатая морда, может и не встал бы Василий на скользкую дорожку, не пришло б ему в голову в ящик на кухне носом своим любопытным залезать. Не преступление это, а чистое недоразумение. Василий заглянул в ящик – от скуки, без всякого умысла, в надежде всего-то валерьянки выпить – а там деньги: три одинаковые бумажки прямо на лекарствах лежат. И сквозняк из форточки поддувает. Бумажки дразнятся, шуршат, подергиваются. Одна даже подлетела и снова в ящик спикировала. Засмотреся Васька на сей оригинальный этюд, увлекся: сбросил голубые листочки на пол, чтобы полюбоваться, как в полете станут кружиться. Заигрался и необратимо испортил материальное имущество. Растерзал на клочки!
Татьяна вернулась, обозначила инцидент шлепком по челюсти и навсегда закрыла перед Васькиным носом дверь. Поставила точку в трех годах почти совместной жизни. И даже не здоровалась больше.
Разочаровался Васька в бескорыстной любви. Обособился в своем внутреннем животном мире. Ведь ничего не возможно исправить в том, что уже случилось. Только и остается – скрести на чьей-то душе…
Шкаф
Утро. Просыпаюсь и вижу: диван, на нем постель, в постели муж. Спит. Уже десять, а он как обычно. Ну да ладно.
А меня в постели нет! Заснула лежа с мужем, а проснулась стоя. Странно.
И шкафа нет. Я как раз там, где он вчера еще был: у стенки, напротив дивана. Шкаф утащили! Ночью воры через лоджию залезли?! Говорила я – на первом этаже жить нельзя, а ему все не… Нет, стоп. Через окно шкаф не пройдет. Что-то не то. И дурно так после сна себя чувствую. Голова разламывается, позвоночник скрипит. Кофе что ль пойти выпить? Покрепче.
Пытаюсь идти. Стою. Как вкопанная. Да что такое?! Ноги застыли в неестественной позиции. Смотрю на ноги – исчезли! И тело все деревянное! Руки? Ааааа! Пытаюсь протянуть руку, кричу – со скрипом отворяется дверца. Я шкаф!
Догадка выбила почву из-под дна. То есть, ног. Которых нет. Теперь только угловатая полированная старая деревяшка. Вместо жены. Как Миша это переживет?! А сын?
Шкаф беззвучно воет, стонет, отчаянно бесится, распространяя флюиды безысходности.
Звенит будильник. Муж продирает глаза. Потягивается в одинокой постели. Смотрит на шкаф и уныло говорит: «Доброе, доброе». Ищет наощупь потертые тапки и шлепает на кухню.
Он думает, что я пошла выносить мусор и у соседки Вальки застряла. Да, точно. Вон, сам яичницу жарит. И сковородку не помоет даже. Ну да ладно.
Скоро все выяснится. Главное не паниковать.
Ужасно нудно и неудобно стоять на одном месте. Все болит от злости! Кто ж это меня так?
Людка! Сглазила. Я как чувствовала. Рассказала ей про новую машину, а она так и поперхнулась в трубке. Точно, Людка. У нее ж глаз черный. Она! Ну, змея.
Муж заходит в комнату. Открывает шкаф. Высматривает во мне что-то. Говорит: «Галь, а ты не знаешь, где моя рубашка серая? Ну, та новая?»
Он сам с собой у меня разговаривает? Ничего себе!
– Говорила ж, новая рубашка слева. Слеее-вааа.
Муж рыскает в шкафу: «А, точно. Нашел.»
Кто же теперь стирать все будет?! Готовить. А пыль? Кто с меня пыль сотрет?! Бездельники, только пользуетесь.
Закрываю глаза и начинаю считать уток. Меня так бабушка учила. Чтоб заснуть быстрее. Однааа утка, двеее утки, триии ут… Стоп. Нет. Спать нельзя. Надо что-то делать.
Верещит мобильный мужа. Я уж по привычке хочу ему отнести телефон, но вспоминаю, что не могу. Как обидно, как горько быть ненужной. Хотя почему? Я очень нужная. Нужный в хозяйстве предмет. Может, я сдвинулась? Может это бред и галлюцинации? Или кома?
Муж что-то бормочет в коридоре. Кто это, интересно, ему звонит? Похоже, Юрка. Друг детства. Что-то насчет дачи.
– Галь! – муж просунул голову в комнату, оставаясь большей частью в коридоре, – Мы на дачу к Юрику с Маринкой хотим поехать в эту субботу, а?
– Как я поеду? На грузовике?
У меня начинается депрессия. Я разговариваю сама с собой, меня никто не слышит и не воспринимает как личность! Никто не ценит монотонность моей обыденности в разрезе заботы о близких. Домохозяйки – это обслуга, персонал для влажной уборки. А в душе? Что у меня в душе, кого-то интересует?! Сына давно интересуют только компьютер и девочки, мужа – работа и рыбалка. А я?!