Вирус тьмы, или Посланник [= Тень Люциферова крыла]
Шрифт:
— А если попробовать «разбудить» Весть?
Такэда покачал головой, глянув на плечо танцора, заколебался, снова покачал головой.
— Рано. Не выдержишь.
— Я уже…
— Ийе, — твердо сказал Толя, и Никита опустил голову, хорошо зная этот тон. «Ийе» означало «нет».
Через минуту он вдруг вспомнил.
— Толя, а твои вещи при тебе? Не отобрали?
Такэда понял.
— Индикатор и рацию? — Он показал перстень — внутри камня подрагивал оранжевый пятиугольник — и достал из кармана портсигар.
— А что, если дать знать этим твоим друзьям, что мы в
— Вряд ли это что-то даст. Рация, по-моему, не имеет связи с другими хронами, она работает в пределах нашего хрона как ретранслятор…
— Откуда ты знаешь? А если нет?
— Я все же немножко копенгаген в таких вещах. Для преодоления потенциального барьера между хронами требуется огромная энергия, а объем портсигара слишком мал для нужной концентрации.
— А наши приятели из СС тоже пользуются такими рациями?
— Может быть. Во всяком случае, связь они должны иметь. Плюс контейнеры для ношения оружия. Помнишь «дипломаты» десантников?
— А оружие — те самые копья, стреляющие холодом?
— Не холодом. — Такэда подумал и улегся на кровать. — Это какое-то физическое поле, высасывающее энергию атомных и молекулярных связей.
— Черт с ним, наши пистолеты не менее надежны. У меня идея. — Сухов понизил голос. — Если ты прав и «дипломаты» — всего лишь контейнеры для ношения оружия, то парни СС должны знать выход в наш хрон. Что, если захватить сейчас вселенного, когда они придут за нами, и выведать у него, где выход?
Такэда засмеялся, тихо и мелко. Никита всего второй раз в жизни видел, как смеется инженер.
— Чего ржешь? — рассердился он. — Это единственный шанс.
Такэда еще некоторое время смотрел на него улыбаясь, и во взгляде его читались одобрение и надежда.
— А ты воин, однако. — Помолчал. — Донесение о нашем положении я отправил. Но не уверен, что получу ответ.
— Так какого рожна издеваешься? Должен быть выход и из этого положения.
— Единственный выход там, где для человеческого ума нет выхода. — Инженер снова улыбнулся, заметив растерянность друга. — Это не я сказал, известный философ. [31] Но он как в воду глядел. Садись, отдохни, индикатор покажет, когда начнется кутерьма.
31
А. Шестов.
Никита пожал плечами, походил из угла в угол камеры и залез на вторую койку. Его порыв к борьбе почти угас, навалились усталость, отчаяние и чувство безнадежности. Такэда подал голос спустя четверть часа, словно разговаривая сам с собой:
— Добро и Зло… древняя формула бытия человеческого… Добро обычно спит, а Зло действует, действует, действует, пока не переходит какой-то предел, способный разбудить социум, и тогда появляются люди, борющиеся со Злом активно… люди боя. Они никогда не приближаются в достаточной мере к стороне, на которой сражаются, они всегда посередине и оттого вдвойне несчастны. Ибо зачастую презираемы теми, за кого воюют, и ненавидимы теми, против кого воюют. Никита промолчал. Через минуту
— Вот бы выяснить, кто или что и когда положили на Земле начало Злу и Предательству? Или такими нас создала природа?
— Не всех, — не удержался от реплики Сухов.
— Не всех, — согласился Такэда. — Но слишком многих. Добро и Зло… и мы посередине… не боишься?
— Быть презираемым? Не боюсь. Кто нужно, тот оценит. — Никита подумал о Ксении. Он не верил, что может умереть уже через час-два. — Помнишь притчу Конфуция? Некто спросил: «Правильно ли говорят, что за зло нужно платить добром?» Учитель сказал: «А чем же тогда платить за добро? За зло надо платить по справедливости».
— Конфуций был прав, а может быть, знал, что справедливость — один из двух высших законов Веера.
— А каков второй закон?
— Толерантность.
— А-а… терпимость, что ли?
— Да, если понимать его упрощенно. Но ты растешь, мастер, ты хороший ученик. Жаль только, что учиться нам уже некогда.
— Ничего, учиться можно вечно и в любых условиях.
— Вечно… Ничто не вечно в нашем мире, кроме, может быть, дружбы.
— Разве этого мало? — Никита переборол отчаяние и чувствовал себя лучше. Пришло ощущение чьей-то огромной теплой ладони, погладившей спину, плечо, голову, словно кто-то невидимый одобрял его мысли. Весть? Проснулась Весть?
Он прислушался к себе, но плечо молчало, лишь мурашки теплой струйкой всшершавили кожу от плеча до шеи. И все же это был сигнал Вести…
За ними пришли в час ночи. Хозяева были так уверены в себе, что пришли вдвоем: здоровяк-подполковник и его заместитель в штатском, чернявый, горбоносый, со спортивной выправкой. В руках подполковник нес черный «дипломат».
Арестованные переглянулись; они уже встали и расположились по обе стороны стола.
— Не вмешиваться, — приказал подполковник охраннику в коридоре, закрывая дверь.
В тот же момент Такэда метнулся к нему, а Никита в подкате — к чернявому: они решили начать первыми, так было больше шансов уцелеть.
Конечно, их противниками были уже не просто люди, знающие свое дело, тренированные и готовые к непредвиденным осложнениям, память и знание вселенных подняли их — профессионализм на порядок выше, но все же их физическая оболочка осталась прежней, как и реакция, и сила, и психофизические кондиции. Вселенный в подполковника ответил на прыжок соперника мгновенно, однако тело подполковника отреагировало с запозданием; ему было уже за пятьдесят пять, сказывался и возраст, и отсутствие должного тренинга, и лишний вес. Такэда выбил из рук здоровяка «дипломат» и тут же без замаха снова ударил…
Чернявый зам был проворней шефа и успел вытащить пистолет, но и он не был в прежней жизни достаточно натаскан на оперативную схватку, и полусекундного его колебания хватило Никите на проведение приема.
Радиус поражения подката — три метра, от него почти нет спасения, уйти можно только высоким прыжком или встречным падением. Но, во-первых, бой происходил в помещении, а во-вторых, заместитель не встречался с родером как профессионал-оперативник. Никита достал его с первого же приема.