Вирус
Шрифт:
Грейс обняла меня, а я все держал руку Олли — человека, которому я не верил и в котором ошибался, — и оплакивал всех нас.
Глава 125
Центр Колокола Свободы.
Суббота, 4 июля, 12.28
Свежее подкрепление из агентов особого назначения первым вошло в Центр Колокола Свободы. Одетые в защитные костюмы, они прочесывали здание, пока не обнаружили первую леди. Они вывели ее через заднюю дверь. К нам прибыла медицинская бригада.
Позже я узнал, что у Скипа Тайлера было сломано шестнадцать костей и разорвана печень, это не считая карандашей, которые Старший воткнул ему в почку. Должно быть, дрались они знатно, однако я не сильно переживал, что пропустил это зрелище. Довольно с меня насилия. Может быть, до конца моих дней. Воин, который затаился в глубине моей души, насытился.
Олли Брауна и погибших агентов упаковали в черные прорезиненные мешки. Тела Скипа и эль-Муджахида оставили на месте, чтобы их сфотографировали для судмедэкспертизы. По мне, так они могли бы сгнить и без этого. Врачи столпились в оформительском отделе, уставившись на обезглавленного эль-Муджахида. На меня они бросали странные взгляды и старались не подходить особенно близко.
Грейс сидела рядом, держа руку на моем плече, пока медики закрепляли на мне пластырями повязки и пакеты со льдом. Когда они закончили, я спросил ее:
— Плохо пришлось?
Она долго молчала, прежде чем ответить.
— Плохо. — Вот все, что она сказала.
Я взял ее руку. Пальцы Грейс были холодны как лед.
— Руди? — Я боялся услышать ответ.
Она кивнула.
— В порядке.
Когда я немного оклемался и смог идти сам, мы с ней вернулись в зал внизу. Брайерли заметил нас и подошел.
— Мне сказали, вы со своим бойцом спасли первую леди.
— С двумя, — поправил я. — Со старшим сержантом Брэдли Симсом и лейтенантом Оливером Брауном. Олли погиб при исполнении долга. — Я помолчал. — Я хочу, чтобы вы знали: он отдал жизнь за свою страну.
Брайерли кивнул.
— Благодарю вас, капитан. Он был славный малый.
— Да, — сказал я.
Мы пожали друг другу руки, и он отвел Грейс в сторонку, чтобы переговорить с Черчем по телефону.
— Сейчас вернусь, — сказала она.
— Я до сих пор должен тебе выпивку.
— Точно, — отозвалась она, улыбнувшись коротко и печально, — еще как должен.
Никто не толпился в Колокольном зале. Жертвы лежали рядами, и люди в белых пластиковых биокостюмах накрывали их простынями, осматривая в поисках удостоверений личности. Кто-то закрыл все окна голубыми полотнищами. Излишняя предосторожность: Индепенденс-молл очистили от публики, город находился на военном положении, национальная гвардия заняла центр Филадельфии. Сюда прислали дюжины вертолетов, набитых федеральными агентами, учеными, медиками и прочим персоналом.
Руди сидел на краю подиума. Без пиджака, рукава рубашки закатаны, концы развязанного галстука свисают с шеи. Он поднял на меня глаза, протянул руку и тут же отдернул: у нас обоих ладони были испачканы кровью. Он вздохнул.
— Dios mio, ковбой.
— Ага.
— Банни мне рассказал, что это все-таки оказался Скип. Не Олли. Мы ошибались.
— Все ошибаются. Даже Черч соглашался с нашей версией. Олли больше походил на предателя. Эти гады, наверное, и выбрали Тайлера прежде всего из-за его невинной физиономии, а уже потом из-за алчной душонки. Они одурачили нас. В итоге потеряно столько жизней…
Я уселся рядом с ним, и мы оба долго молчали. Он смотрел на противоположную стену, я проследил за его взглядом и увидел распростертого там мужчину в гавайской рубашке. Из глазницы торчало нечто, похожее на обломок древка от флага.
— Не думал, что может быть так, — произнес Руди после паузы. — Я хочу сказать, что давал советы сотням копов, однако… — Он покачал головой.
Я понял. В его голосе звенела жгучая боль. Но что я мог сказать в ответ? Нам всем пришлось сыграть свои роли, я знал, что еще настанут долгие летние ночи, когда мы будем сидеть у Руди во дворе, наблюдать, как звезды совершают свой путь, потягивать пиво и снова и снова говорить об этом. Но время для откровений еще не пришло, и мы оба это знали. На другом конце зала агенты национальной безопасности стояли, словно призраки, — лица бледные, глаза ввалившиеся, — и старались не смотреть на тела, лежавшие под простынями.
— Должно быть, это было жутко для всех, — произнес Руди.
— И для тебя тоже, старик.
Он покачал головой.
— Я в основном наблюдал. Сомневаюсь, что смог бы сделать то, что они. Им пришлось стрелять в членов конгресса, в простых граждан…
— Ты винишь солдат в том, что они застрелили зараженных?
— Господи, нет же! Они настоящие герои. Все до единого.
Я кивнул.
— Участники сегодняшней битвы вряд ли так считают.
— Не считают, — согласился он.
— Они отмечены, — сказал я. — Вот о чем ты говоришь. Печать на их лицах, в их глазах. Она никогда не исчезнет. Насилие всегда оставляет свою отметину. Ты сам меня этому учил.
Он вздохнул.
— Мы многого хотим от людей, которые нас защищают. Пожарные, копы, солдаты… Они обязаны творить добро, однако мы иногда требуем от них сверх меры.
— Они воины, — произнес я негромко. — Некоторые из них станут сильнее благодаря тому, что произошло сегодня. Для некоторых людей бой — это очистительный опыт. Он заставляет все чувства проснуться, делает человека более восприимчивым, живым.
— Зато другие сломаются, — произнес он тихо. — Не у каждого душа воина. Ты сам научил меня этому, Джо. Есть люди, которым недостает храбрости, они не могут вынести насилия, даже когда правда на их стороне. Для них сегодняшний день может стать переломным моментом. Вероятно, столь сильное переживание убьет кого-то из этих молодых людей. Убьет морально. Не сразу, пусть лет через двадцать, однако часть из них никогда не избавится от воспоминаний. Логически они оправдают свои действия или, наоборот, бездействие тем, что у них не было выбора, и это послужит им утешением… на какое-то время… но кое-кто будет мучиться до конца своих дней.