Висельник из Сен-Фольена
Шрифт:
Часто ездил он в Бремен, вымогать деньги у Ван Дамма. Начисто обобрал Ломбара.
Нас было шестеро возле трупа Вилли. Клейн повесился, Лекок, живший в постоянном напряжении, не сумевший добиться чего-нибудь в жизни, решил сделать нас такими же несчастными, как он.
Деньгами нашими он ни разу не воспользовался, продолжая жить так же бедно, как и прежде… Он их просто сжигал…
Три года мы боролись, стараясь удержаться на поверхности, но ему все-таки удалось довести нас до полного разорения.
Все эти три года мы
На днях Ван Дамм известил нас телеграммами о том, что Д'Арневиль покончил с собой, и назначил нам всем встречу в моем доме…
Мы собрались… явились вы… стало ясно, что чемодан с одеждой находится у вас и что вы напали на след…
— Кто украл у меня на вокзале чемодан?
— Жанин, — ответил Ван Дамм. — Я прибыл в Париж раньше вас, вызвал его, поручил ему это.
— Кто из вас писал мне?
— Я, — ответил Жеф. — Я решился на этот шаг из-за своих детей. Ван Дамм, который подозревал, что я могу вам во всем открыться, следил за мной, вот почему они с Беллуаром оказались в кафе.
— Это вы стреляли в меня?
— Да, я. Я больше не мог выдержать и хотел жить!.. Жить! С моей женой, детьми — и я решился. Я сторожил вас на улице… Я выдал векселей на сто пятьдесят тысяч франков, которые Лекок сжег… но это все неважно… я собирался их уплатить… Я стал бы работать день и ночь, чтобы выплатить свои долги, но чувствовать все время за спиной вас…
— И вы удрали из кафе, чтобы меня подкараулить и убить?
Вновь наступило молчание. Пламя свечи колебалось, догорая. Последний отблеск на мгновение осветил через красное стекло лицо Жефа Ломбара. Впервые в голосе Беллуара почувствовались слезы.
— После той ночи, когда все это произошло, прошло десять лет, — сказал он. — Я тоже не мог больше переносить ваше преследование. Я купил себе револьвер, чтобы застрелиться, на тот случай, если меня придут арестовывать. Но десять лет жизни! Десять лет усилий, борьбы!.. Вы знаете, мне кажется, что ради спасения своей семьи я тоже способен был бы столкнуть вас в бушующую реку или выстрелить в вас темной ночью. Через месяц… нет, теперь уже через двадцать шесть дней наступит срок давности произошедшего здесь преступления.
И снова напряженное молчание. Свеча догорела. Они оказались в абсолютной темноте.
Мегрэ не шевелился. Он знал, что слева от него стоит Ломбар, справа, прислонившись к стене, Ван Дамм, за спиной, на расстоянии двух шагов, находится Беллуар, но он даже не потрудился поднести руку к карману, в котором находился револьвер.
— Не хотите ли спуститься вниз, — произнес он, зажигая спичку.
Стараясь не прикасаться друг к другу, они вышли на лестницу.
Столярная мастерская была уже закрыта. В окне через занавеску виднелся силуэт маленькой старушки. Она что-то вязала на спицах при свете керосиновой лампы.
— Это произошло
— Разлившаяся река достигла третьего дома отсюда, — ответил ему Беллуар. — Мне пришлось войти по колено в воду, для того чтобы… чтобы течение унесло его тело. Мы постояли немного, желая убедиться в том, что оно его подхватило.
Они направились в другую сторону, к возвышавшейся в полумраке церкви. Где-то там внизу сновали прохожие, проносились трамваи, вспыхивали разноцветные огни светофоров, мчались автомобили, сверкали витрины магазинов, ярко светились рекламы.
В ателье рабочие заждались Жефа Ломбара. На втором этаже старушка не спускает глаз с лежащей на белоснежной постели дочери и новорожденного ребенка. Двое старших, которым строго-настрого приказано не шуметь, тихонько играют кубиками в столовой.
В Реймсе молодая мать помогает сыну разучивать на скрипке заданный урок.
Рабочий день в Бремене подходит к концу. Машинистка и служащие собираются покинуть контору, над дверью которой вывеска: «Жозеф Ван Дамм. Покупка. Экспорт. Импорт.» Возможно, что в пивной, где играет венский оркестр, кто-то из присутствующих восклицает в этот момент:
— Вот как! Француз опять не пришел.
На улице Пикпюс госпожа Женэ продает кому-то зубную щетку и сушеную ромашку. В комнате позади магазина учит уроки ее сынишка.
Четверо мужчин шли молча. Поднявшийся ветер разогнал было набежавшие на луну облака.
Знали ли они, куда идут?
Миновали освещенное кафе, из его дверей, покачиваясь, вышел пьяный.
— Меня ждут в Париже! — произнес внезапно остановившийся Мегрэ.
В то время, как они, не смея произнести ни слова, смотрели на него, не зная, радоваться им или отчаиваться, он, засунув руки в карманы, добавил:
— В этой истории имеется пять душ детей.
– Все еще боясь, что ослышались, стояли они как вкопанные, затаив дыхание. Мегрэ произнес сквозь зубы:
— Один в Париже, трое здесь, в Льеже, один в Реймсе, — и он удалился от них прочь, ускоряя шаги.
У дома Жанина, куда Мегрэ заехал прямо по возвращении в Париж, консьерж сообщил:
— Не стоит подниматься, сударь. Господина Жанина нет дома. Его увезли в больницу. Сначала врачи думали, что у него бронхит, но потом выяснилось, что у него двустороннее воспаление легких.
Мегрэ поехал на набережную Орфевр. Люка был на месте.
— Ты прочел мое письмо, старина?
— Конечно… Вас можно поздравить с успехом?..
— Совсем наоборот…
— Они удрали? Вы знаете, я здорово беспокоился, когда получил ваше письмо… даже собирался мчаться в Льеж… Кто они такие? Анархисты? Фальшивомонетчики? Бандиты?
— Пойдем выпьем по кружке пива, Люка…
— У вас невеселый вид, патрон.
— Это потому, что жизнь совсем не забавная штука, дружище! Ну, ты идешь?..