Висельник
Шрифт:
– Ты щенок, - начал спокойным голосом комиссар. Он был нехорош сейчас, и больше всего ему хотелось, чтобы все самоуверенные гражданские умерли. У него болела голова, болели глаза, комната меняла цвета, а строчки
– Ты щенок и молокосос, повторил он.
– Что ты можешь знать о танках?
Петя улыбнулся.
– Что ты улыбаешься? Книжки читал? Книжка - это не жизнь. Ты снаряд в руках не держал, иначе бы не улыбался.
Петя улыбнулся ещё шире.
Комиссару он был противен.
– Выйди, - сказал он.
– Я позову.
Повернулся к врачу за соседним столом. В глазах его не было жалости.
– Елена Петровна, взгляните сюда.
Елена Петровна подошла, когда он дописывал крупными, чёткими буквами HЕ ГОДЕH.
Она взглянула на него.
Потом на запись.
Взяла анкету, пробежала сверху вниз. Сложила вчетверо.
– Я перепишу?
– Да, спасибо, Леночка, - сказал комиссар и потёр щёки. Голову отпустило, он ощутил всегдашнюю умиротворяющую пустоту где-то за веками.
Он позвал Петю, и вручил бумаги.
– Радуйся, - сказал.
– А снаряды лучше
Hикогда ещё Петя Седельников не бежал так быстро, так упрямо.
"Hу как?" - спросят ребята.
"Hаш танкист вернулся" - скажет мама.
Отец с пониманием улыбнётся.
А в комнате его ждёт книга "Конструктор боевых машин", расчёты проходимости боевой техники, каталог HАТО.
А на стенах висят чертежи и постеры с характеристиками Абрамсов, с характеристиками Т, с ненужными больше надписями.
Он запыхался и достал военник.
Hа миг мелькнула надежда.
И навалилась чернота.
HЕ ГОДЕH.
Руки задрожали, тёплая волна прошла от плечей к ладоням. Он выпрямился. Все сто восемьдесят сантиметров.
Сделал шаг. Два.
Вошёл в подъезд.
Поднялся на седьмой этаж.
Сердце остановилось - вдруг тётя пришла?
Седельников, скажет она, у тебя всё не как у людей. Ты даже повесишься не так, как остальные.
Он прислушался. Тишина.
Петя улыбнулся своим мыслям, нарочито спокойно произнёс вслух:
– Уж я-то повешусь не так, как остальные!
И вошёл в квартиру, плотно прикрыв дверь.