Вишенка. 1 том
Шрифт:
— Но как только буду на месте, все вам заплачу.
— Да, можно на то рассчитывать! Ищи вас после… займите деньги у какой-нибудь землячки своей.
— У меня нет землячек.
— Так и говорить больше нечего.
И женщина отвернулась от Вишенки и пошла кормить висевшего в клетке чижика.
Вишенка же, уходя из конторы, залилась слезами от одной мысли, что с нею теперь будет? Что ей делать? Она ходила так до вечера, но уже понемногу лишалась сил и энергии. У нее начались от голода невыносимые судороги в животе, увеличившие ее страдания.
В отчаянии Вишенка протянула руку мимо проходящей даме, но та
— Ступай работать, лентяйка! Какой стыд, такой молодой просить милостыни! Стоило бы позвать полицейского и взять тебя в полицию.
— Ах! Довольно! Не буду ничего больше просить, — сказала Вишенка, падая в изнеможении на мостовую.
В эту минуту она почувствовала, что кто-то лижет ей руки, смотрит, это Гриньдан, а в нескольких шагах стоит опять Мино. Вишенка с трудом приподнялась, Мино, видя ее усилие и слабость, подскочил к ней, помог встать, взял под руку и повел, приговаривая сладким голосом:
— Пойдем, пойдем, моя красотка. Я вас не брошу, как эти негодяи прохожие. Никто вам даже воды не подал! Добрая госпожа Танкрет вас очень любит, она с радостью вас примет к себе.
Вишенка на этот раз не в силах была противиться.
XXVI. ОХОТА НАЛЬВОВ
Было девять часов вечера, когда человек, несший ведро с краскою и малярные кисти, наткнулся на другого прохожего на углу улиц Тамиль и Вандом. На нем были парусиновая куртка, такие же панталоны и шапка без козырька. Свет фонаря осветил встретившихся. Они взглянули друг на друга, остановились и радостно вскрикнули:
— Может ли это быть? Сабреташ!
— Да, это я! Петард, ты?
— Конечно, это я! Петард, твой старый товарищ, помнишь ли, как мы трепали бедуинов, а иногда и бедуинок? Любил я их… славные брюнетки. Случалось приударять за ними.
— Ты все такой же шутник!
— Но ты не в военном платье, разве тоже в отставке?
— Как же! Мало ли мне обид в полку бывало, обходили в чинах, производства не давали, а напоследок такую штуку поднесли, что разозлился, бросил все, пошел в отставку, да и вернулся восвояси.
— А ты что же, в капралы метил?
— Не то… шли мы раз вечером гулять с Роке. Помнишь его… такой маленький и хилый.
— Да, ну что же?
— Вот я и говорю Роке: не хочешь ли поохотится за львами. Штуки две бы уложить и шкурки продать. Позабавился бы, по крайней мере, ты, брат, может быть, не знаешь, что я был известным истребителем львов?
— Как! Ты?.. Вот новость!.. Слышал я о некоторых храбрецах наших, только не о тебе.
— Ты, верно, забыл меня, путаешь с кем-нибудь другим, но все равно; дело в том, что говорю я Роке: пойдем, шутя пару штучек принесем. Это моя любимая охота, лучше, чем за жаворонками. Есть же люди, которые кичатся, что дюжину жаворонков убили, а я-то думаю, что лучше дюжину львов.
— Знаешь, Петард, если твой рассказ длинный, то лучше пойдем в погребок и там за стаканом вина поговорим. Я целый день работал и очень устал.
— Ладно, пойдем. Так ты, брат Сабреташ, как вижу, в художники попал… когда носишься с красками да кистями?
— Эти щетками зовут.
— Так их щетками зовут, ну, брат, не знал, извини! Вздумали бы мы в полку такими щетками мундиры чистить, посадили бы нас на гауптвахту. Так ты стал рисованьем заниматься! Похвально! Напиши же мой портрет в какой
— Возможно ли такими кистями портреты писать!
— Так, верно, картины сражения рисуешь?
— Я разрисовываю потолки, да еще крашу дома; одним словом, малярным искусством занимаюсь, чтобы добыть хлеб насущный; и, слава богу, делишки идут не дурно, так что при радостной встрече могу товарищу поставить бутылку вина.
— Славно! Я было хотел тебя угостить, но ты меня опередил, не откажусь, однако, чтобы не обидеть друга.
Отставные солдаты входят в винный погребок велят подать бутылку вина, садятся за стол и продолжают разговор.
— Ах, Сабреташ, дружище! Как я рад, что свиделся с тобою; однако и в голову бы мне не пришло, что ты в Париже. Помнится, что собирался ты навестить отца где-то в деревне… как бишь… названия-то не припомню.
— В Баньоле, да я прямо из Алжира отправился в свою деревню, в надежде увидеть отца… пожить со стариком; но как часто не сбываются надежды! Когда я прибыл в Баньолу, то отца уже не застал… Бедный отец в последний, дальний путь отправился, не повидав сына! С какою радостью хоть один только бы раз обнял старика! Но судьба обманула меня. Не пришлось его видеть, мог только пойти на его могилу поплакать…
Сабреташ, окончив рассказ, закрыл рукой глаза. Петард налил себе полный стакан вина и, приняв торжественный и серьезный вид, сказал:
— Итак, твой отец умер? Пью за здоровье его!
— Как же ты пьешь за здоровье его, когда он умер?
— То есть, виноват… хотел сказать за упокой души его.
— Вот видишь теперь, Петард, — опять начал Сабреташ, — не имея уже никого в своей деревне, одни только грустные воспоминания, не хотел я в ней оставаться. О! Если б я знал, что не увижусь с отцом, не расстался бы с товарищами и военной службой. К Африке уже я привык… ждал бы там, пока не сразит меня пуля араба. Мне сорок девять лет, жить осталось немного, да и жизнью не дорожу. Но вышел в отставку, делать было нечего, пришлось, вернувшись в Париж, взяться за прежнее свое ремесло. До поступления на службу я был маляром-обойщиком, теперь опять стал этой работой заниматься. За деньги, которые принес отцу, купил порядочную мебель и нанял комнатку в предместье Сент-Антуан. Там живу, туда и возвращался, когда наткнулся на тебя. Вот и все тебе рассказал. Теперь твоя очередь говорить, я буду слушать. Продолжай про львиную охоту.
— Итак, я предлагаю Роке, вооружившись, идти со мною на львиную охоту. Конечно, надо вооружиться хорошо, потому что царь зверей не любит фамильярного с ним обращения. Хотя Роке и не был трус, но мое предложение его немного сконфузило, и он очень побледнел. «В этой охоте, — сказал он, — как вижу, есть свои неудобства, вдруг, например, ружье даст осечку». «Ну и что же, — я ему ответил, — у нас будут кинжалы, и я его зарежу наповал». «Не взять ли нам с собою малую пушку», — сказал Роке. «Фу, какой стыд, — отвечал я, — у нас и без того много будет оружия». Одним словом, мое красноречие так его приохотило, что он решился отправиться со мною на охоту. Отправились мы, идем долго, долго, а Роке соскучился и спрашивает: «Где же твои львы?» «Погоди, — говорю, — увидишь». Пришли мы, наконец, к гористой местности и остановились. «Там, — говорю я Роке, — около кустов виднеется пещера, это берлога львов, немного подождем, и они нам покажутся».