Вишенки в огне
Шрифт:
– Да-а-а, дела-а, – Никита хлопнул по ляжкам. – И почему всё на мою голову?
Сидели долго, пока хорошо не стемнело. Решали и так, и этак… Но одно знали твёрдо: урожай необходимо собрать. Грех, тяжкий грех оставлять неубранными поля. Земля не простит. Но и немцам отдавать? Не могло такое укладываться в головах местных мужиков.
Разошлись в темноте, однако решения приняли.
С завтрашнего дня полеводческая бригада уйдёт жать серпами рожь. Ей в помощь пойдут доярки, скотницы, поскольку скот угнали за Днепр в первые дни войны, и они пока не у дел. Да и всё женское население Вишенок, кто
– Бабы – они… бабы. Они… не нам, мужикам, чета, – подытожил решение об уборке Аким Макарович Козлов. – От баб мир… это… пошёл, им, бабам нашим, и серпы в руки. А мы уж… на подхвате…
На очереди за рожью и пшеница. Картошку уберут под плуг.
Чтобы не было проблем с оплатой по трудодням, решили не ждать милости от новых властей, а будут тащить домой после рабочего дня столько картошки или зерна, сколько смогут унести и не попасться на глаза полицаям. Другого способа запастись продовольствием для жителей Вишенок нет, как нет и веры немцам с полицаями.
– Убери, сложи урожай в амбарах, а они заберут, вывезут в свою Германию, а ты подыхай с голоду. Не-е-ет! Так дело не пойдёт, – Ефим Егорович высказал и свои сомнения относительно трудодней.
– Всё правильно: тащить в дом надо каждому. Пусть каждый житель сам о себе и позаботится. Правления колхоза нет, некому выписывать со складов провиант.
– Да, и колхозникам надо объяснить, – напомнил Кулешов, – чтобы аккуратно тащили по домам с полей. А то я их знаю: средь белого дня начнут друг перед другом соревноваться – кто больше. Ещё полицаи увидят.
Обмолоченные пшеницу и рожь загрузят сначала в амбары, предварительно сделав хорошие запасы будущим партизанам. Старым да немощным жителям постараются выделить из этих же запасов. Ответственным за это дело, за снабжение партизан, назначили Данилу Кольцова. Куда можно будет перепрятать – это вопрос будущего, но всё равно за это отвечать будет Данила Никитич.
Картошку станут хранить в буртах прямо на поле, не забыв сделать тайные хранилища там же, выкопав ямки, переложив картошку соломой, укроют землёй. Отвечать за картошку поставили Ефима Гриня. Вот именно: за уборку будут отвечать бригадиры, а вот за заготовку зерна и картошки для партизан – Данила и Ефим.
Оставшихся после мобилизации выбракованных коней, раздадут по дворам, пускай сам хозяин думает, чем и как прокормить лошадь, обучить молодняк, если требуется. Но по первому требованию он должен и обязан давать любому, кто обратится за помощью, кому нужен будет конь. И коней беречь! Да-да, это теперь опора в хозяйстве, ничем не заменимая. И потом, они могут пригодиться и на будущее партизанам.
– Так что, к лошадям должно быть самое пристальное внимание и очень бережное обращение, забота. Конь… он… это… конь.
Понимать надо, – напомнил мужикам Корней Гаврилович.
Серьёзную проблему для сельчан будут представлять полицаи. Кондрат-примак наказал им глаз не спускать ни с какой маломальской работы в поле, держать всё под самым жёстким контролем. В случае чего, арестовывать саботажников, воров, доставлять их в комендатуру в Слободе, а то и в районную управу. А уж там… Да-а – а! Эта преграда ещё та, однако, по словам Акима Козлова, нашим ли людям не занимать умения воровать. Тем более, это даже не воровство, а законная необходимость забрать и спрятать своё от немецкого ворья. Вот так! И никак по – другому! Это, если хотите, обязанность, святая обязанность забрать как можно больше урожая, не дать его оккупантам.
На том и остановились.
– Они что, дураки, твои немцы и полицаи? – накинулся на Акима Никита. – Прямо, взял и шапками закидал их. Видел, как со мной? А с Агрипиной? Хорошо, рожу мне набили да бока намяли, а если бы расстреляли? И это только не так обратился к Кондрату, будь он неладен. А ты говоришь – тащить всё. Тут надо грамотно: чтобы и козы сыты, и сено цело. Вот как надо.
– Не козы, а козлы, – поправил отца сын Пётр. – Козлы они, однако, папа прав: нельзя вот так по наглому. Исподтишка всё делать надо, тайно.
– Ты что, о немцах больше печёшься вместе с папкой своим? Может, они друзья ваши? – не сдавался Аким. – Думай, что говоришь! Да наши люди у кого хошь из – под носа уведут, что глаза их увидели, хрен кто учует, углядит, а ты тут развёл кадило вместе с батькой…
Спорили долго, однако, пришли к общему мнению, что спрятать надо будет как можно больше с урожая 1941 года. А что бы скрыть это дело, несколько полей пожечь уже после уборки. Стерня сгорит, и пойди, разберись, когда сгорело? Скажут, бои вспыхивали на колхозных полях, вот, мол, и взялись рожь да пшеничка ярким пламенем. Иль, может, кто поджёг по злому умыслу. Кто ж этого поджигателя искать станет? А стерню оставлять высокой, чтобы было чему гореть.
– Оно так. Только если серёд полицаев есть хоть один думающий, хоть один грамотный сельчанин, поймут сразу, что обман. Стерня сгорит, это факт. А где колоски с зерном обгоревшие? Зерно-то не сгорает при пожарах на хлебных полях, а только обугливается. И сам колосок не до конца сгорает, он же в серёдке сырой. Не мне вас учить, сами знаете, – Аким придавил протезом окурок, втоптал его в землю. – Вон оно как. Тут думать хорошо надо, прежде чем…
– Оно так, – поддержал Козлова Корней Гаврилович. – Оно так, а как по – другому?
– А полицаев куда денешь? Как от них скрыть? – спросил Данила.
– Сам же говоришь, что они будут пропадать на полях вместе с нами. Вдруг спросят, зачем высокой стерню оставляют жнеи?
– А холера их знает, этих полицаев! – в отчаяние Никита Иванович махнул рукой, зло произнёс:
– Вот будет завтра день, там и посмотрим. Нам бы только в драку ввязаться, а там как карта ляжет, сказал бы покойник дед Прокоп Волчков, царствие ему небесное. Иль нам по зубам настучат, иль мы верха сядем.