Вист втемную
Шрифт:
К этому времени они уже добрались до третьего этажа, где находились и 55-я, и 56-я квартиры. Юрка сразу заметил на двери 55-й белую наклейку с печатью. Но вопросов задавать не стал — ему и так было ясно, что менты, не иначе, эту квартиру уже обыскивали. Впрочем, Аня, которая перехватила взгляд Тарана, направленный на опечатанную дверь 55-й квартиры, сама дала комментарий:
— Да, это та самая, его квартира. Вчера там милиционеры до полуночи рылись.
— У них работа такая, — нейтральным тоном произнес Таран.
Аня отперла дверь, и Гена с Тараном втащили телевизор в 56-го квартиру.
— Уфф! — сказал Гена, отдуваясь. — Как здорово, что вы нам помогли!
— Заносите телевизор в мою комнату! — распорядилась Аня.
— А мы не наследим? — вежливо спросил Таран. — Ботинки-то грязные… Разуться бы надо.
— О, я не подумала! — кивнула Аня. — Сейчас дам всем тапочки, раздевайтесь. Будем пить кофе.
Вообще-то в Юркины планы не входило тут долго задерживаться. Почти всю информацию об убийстве, которую в принципе можно было получить от этой парочки, он уже знал. Конечно, была небольшая надежда на то, что по ходу кофепития еще какие-нибудь подробности вспомнятся, но скорее всего это будут мелочи. К тому же Тарану не очень хотелось надоедать Ане и Гене вопросами, а то еще заподозрят, что у него это не праздное любопытство.
Когда Аня оделила всех тапочками, Юрка и Гена понесли телевизор в ее комнату. Конечно, и Лизка сунула туда носик: ей страсть как хотелось поглядеть, какие бывают настоящие, ухоженные квартиры.
А квартира и впрямь была очень аккуратная, хотя никакой особой, «новорусской», роскоши в ней не просматривалось. Просто-напросто здесь изо дня в день поддерживали чистоту и порядок, ничего и никогда не разбрасывали по углам, не накапливали грязную посуду, не забывали протирать пыль, убирать постельное белье с кроватей и так далее. Именно поэтому во всем интерьере этой квартиры, расположенной в Москве, в самом обычном российском доме, чувствовалась какая-то заграничность, нерусскость. Хотя вообще-то каких-либо предметов, намекавших на то, что тут проживают не кондовые россияне, было немного. Точнее, может быть, и много, но они в глаза не бросались. Таран, пока тащил телевизор, приметил их максимум три.
Во-первых, на холодильнике в прихожей стоял маленький бело-сине-черный флажок. Во-вторых, на комоде в гостиной стояла кукла Барби, одетая в какой-то национальный наряд. Через правое плечо куклы была повешена ленточка с надписью «Miss Estonia». Впрочем, если б этой ленточки не было, Юрка все равно догадался бы, что кокошник, косички, передничек и прочие аксессуары на Барби прибалтийские. Наконец, в-третьих, уже в комнате Ани он увидел над диваном темное деревянное распятие. Конечно, его могли просто для понта повесить, но все же православные россияне обычно на иконы молятся, а не на статуэтки.
Сразу было видно, что Аня не финтифлюшка какая-нибудь, а девушка умная и серьезная. По обе стороны от дивана стояли два книжных шкафа, заполненных книгами, причем не меньше половины из них были на иностранных языках. А на письменном столе у окна располагался компьютер с принтером и сканером. Таран эту технику по жизни не осваивал, в школе у них информатику не проходили за неимением компьютеров, а потому шибко уважал тех, кто в ней хоть чего-то понимал.
Для телевизора у Ани была заготовлена специальная тумба, в которой имелись полочки для видеокассет и компакт-дисков. Вот на нее-то и водрузили распакованный телик, который оказался видеодвойкой. Правда, включать его пока не стали — оказывается, по инструкции, если аппарат принесли с мороза, надо было часок подождать, чтоб он прогрелся в теплом помещении. В кухне, где хлопотала Аня, — тоже чувствовался какой-то нерусский уют. Никаких тараканов, пустых бутылок, грязной посуды, невынесенных ведер с мусором и следов ножа на клеенке не просматривалось, хотя не это было главным признаком. Прежде всего поражало то, что все было расставлено по своим местам, по-видимому раз и навсегда определенным. Причем не какие-нибудь там декоративные предметы, а самые что ни на есть рабочие. Если какая-то вещь требовалась, ее брали, использовали, а потом тут же, помыв и вытерев, если это требовалось, возвращали на место. Когда Аня по ходу дела открыла кухонный шкаф, то Юрка увидел стройные ряды прозрачных пластмассовых банок, в которых помещались всякие там сыпучие продукты. Да еще и с аккуратными, отпечатанными на принтере этикетками, чтоб, допустим, не перепутать крахмал с пшеничной мукой или сахарный песок с крупной солью. Тут и соль разного калибра, кстати, лежала в разных банках.
Конечно, все это Юрку и Лизку малость сковывало. Когда сели пить кофе, они очень боялись сделать чего-нибудь не так, будто и впрямь за границу попали. Но Аня очень приветливо улыбалась и ни словом, ни взглядом не показывала, что ей не нравятся Лизкины ногти с черными каемками или то, что Таран громко прихлебывает кофе, держа при этом локти на столе.
Впрочем, как раз об этих нарушениях этикета Юрка и Лизка не догадывались. Их беспокоило другое. Например, надо ли сразу съедать выставленное на стол печенье или откусывать по маленькому кусочку? Выпивать маленькую чашечку кофе единым духом или пить его по глоточку? Ну и, конечно, опасались, как бы чего не задеть, не опрокинуть или, упаси господь, не разбить. Но ощущение скованности длилось лишь первую минуту или полторы — не больше.
— Между прочим, — объявила Аня, — телевизор — это первая крупная вещь, которую я купила совершенно самостоятельно.
— А у вас же есть уже два, — простодушно спросила Лизка, — в гостиной большой с видаком и тут, на кухне, маленький. Зачем еще третий?
— А у нас бывают такие случаи, — иронически заметила Аня, — когда папа хочет смотреть хоккей или баскетбол, мама — сериал, который по РТР, а я — тот, который по НТВ или СТС. Так что теперь у каждого будет своя полная независимость. Как у государств Балтии.
— А вы, Аня, из Эстонии, да? — спросил Юрка.
— Нет, я из России, — усмехнулась конопатенькая. — Это папа и мама из Эстонии. Они там жили, а я здесь родилась. Даже язык плохо знаю. Мне там экзамен на гражданство не сдать. А у родителей здесь работа, а там — то ли будет, то ли нет. У нас у всех советские паспорта. Мы даже дома только по-русски говорим. Только когда мама на папу сердится, то ругает его по-эстонски, чтоб я не понимала. Но это я как раз понимаю. А вот чтоб сочинение написать по-эстонски, это у меня не выйдет. Однако бабушка Валя, которую вы сегодня видели, меня все равно зовет чухонкой.
— Она за державу переживает, — хмыкнул Гена. — У нее все Союз нерушимый на уме. «Вот, — кричит, — кормили-кормили всех, а теперь нам все братские республики в рожу плюют! Москалями обзывают!»
— А я ей, между прочим, заметила, — сообщила Аня, — что надо самим поменьше называть других чухонцами, хохлами, бульбашами, чурками и так далее. И вообще, помнить не только то, что хорошего другим сделали, но и то, чем насолить успели. А вообще мне все эти национальные проблемы кажутся жуткой ерундой. Их специально придумали те, кому хочется делать хороший бизнес при меньшей конкуренции. Всем выгодно, чтоб рабочая сила была дешевле. Почему здесь, в Москве, полно иностранных рабочих, хотя среди москвичей много безработных? Потому что не гражданам России можно меньше платить, а можно вообще не платить месяцами. И забастовок не будет! Чуть что — уволили и отправили домой…
— По-моему, пора идти телевизор подключать, — сказал Гена, — уже оттаял, наверно. А про национальную политику можно позже побеседовать.
— Да, — согласился Таран, — нам с Лизой тоже пора собираться, наверно.
— Ой, а я хочу посмотреть, как телевизор включается! — пискнула Лизка.
— Никогда не видела, что ли?! — строгим тоном заправского старшего брата произнес Юрка, но тут вспомнил, что Лизка небось уже год, а то и больше телевизор не смотрела. И ее умоляющим глазенкам он уступил.