Вита больше не дольче
Шрифт:
Восемь комнат, две веранды, мансарда, чердак и подвал… Жуткая вонь попойки и мочи.
Тётю определили на лечение в клинику для алкашей. Там ей было и место, все так считали. А её место в доме тут же заняла старая любовница дяди Вани. В прямом смысле, старая, усатая, кривоногая деревенская баба с шестилетним ребёнком, которого она успешно выдала дяде за «его сына».
Прожили они вместе ровно столько, сколько понадобилось новой «молодой» жене, чтобы всё имущество мужа, включая дом, переписать на «сына».
А дальше, всё по схеме: «кондрашка» дяди Вани – развод – раздел имущества – отъезд дяди в квартиру
Когда дом перешёл в чужие «сыновьи» руки, о нём забыли, запустили, сдали задёшево, потом продали, деньги поделили, ещё раз продали, и ещё раз…
Много лет прошло с тех пор. О том, что дома больше нет, я узнала из сна… и интернета.
Приснится же такое.
Во сне дело происходило вечером в этом самом, несчастливом бабушкином доме.
Восемь комнат, две веранды, не считая нежилой мансарды, чердака и подвала… чёрный двор, конюшня, птичник… огород, пятьдесят соток сада… тридцать соток под картошку…
В гостиной четверо. На диване и вокруг стола в креслах: я, муж, его лучший друг и незнакомый, молодой, очень широкоплечий мужчина, обнажённый по пояс. Друзья разговаривали, обсуждали квалификацию на пятом этапе Гран-при. Обнажённый молчал, в разговор не вступал.
Внезапно мне показалось, что в дом кто-то вошёл. Я спустилась по ступеням из гостиной в столовую, прошла в прихожую, оттуда на веранду. Успела закрыть парадную дверь, когда с другой стороны веранды, с чёрного двора, по высокой лестнице поднялся сухощавый мужчина, одетый, как мой дед… в его одежду. Дедова одёжка незнакомцу была безнадёжно коротка. Рукава пиджака и тёмной сорочки едва достигали середины локтя, полы топорщились чуть ниже пояса, хромовые сапоги – смялись до середины икры.
Незнакомец косил под своего. Вот только косы при нём не было. В руке он держал белую тряпку и протянул мне её с предложением купить.
Не то чтобы я испугалась, но сердце похолодело, и я крикнула мужчинам в гостиной, чтобы незнакомец знал, что в доме полно народу. На зов сразу явились все: и муж, и лучший друг, и обнажённый по пояс.
Незнакомец застыл на месте. Трудно описать более бесстрастное, равнодушное и непроницаемое выражение лица. Горбоносое, худое, неподвижное, жестокое, лишённое чувств и малейшего сострадания – оно смотрело на меня. Незнакомец оценил обстановку и снова предложил купить белую ткань, на этот раз, мужчинам. Сказал, что если приложить саван к косяку, то никто дверь ни с наружи, ни изнутри открыть не сможет. Прекрасная защита от воров. И с готовностью продемонстрировал, приглашая проверить всех остальных.
Одного не учёл хитрец, что между ним и мужчинами встанет широкоплечий малый, обнажённый по пояс.
Всё произошло быстро. На смуглой спине широкоплечего, у поясницы, выше пояса кожаных брюк, перевязанных крест на крест в икрах онучами, вдруг зарябило, запестрело, задвигалось по дуге нечто. На глазах, вырастая в размерах, развернулось во
Я рассматривала широкоплечего со спины. Развернутые крылья огромные, пёстрые, рядами из чёрного в белый и в тёмно-коричневый.
Ангел чуть повернул голову. Тонкий профиль, худое лицо, горбинка на переносице.
Где-то я уже видела этого темноволосого мужчину с пронзительными, чёрными глазами…
Сон оборвался мгновенно. Я проснулась в ледяном поту и потянулась за пачкой сигарет. Сердце колотилось, как бешеное.
Муж, завёрнутый в кокон одеяла, сладко спал, крепко обняв подушку.
«Мать твою… где зажигалка?» – нащупала в темноте пушистый меховой тапок, вытянула из кресла полу халата, влезла в рукава, пошла на кухню.
Стекло айфона высветило крупно четыре тридцать утра.
Пальцы легко летали над панелью планшета. Набрала в строке браузера адрес.
«Улица Почтовая, дом шестьдесят… Новости… лента-ру… что там? Пожар? Вчера? Сгорели люди… три человека! Старая проводка! Дом восстановлению не подлежит… снесли, значит…»
«А мама моя – умная женщина… что не оспорила завещания…», – я вытерла холодный пот на лбу и залпом выпила стакан воды.
Лента
Первый раз Галка увидела Хаски, когда он приехал с родителями на каникулы в гости к тёте Марии.
Был ноябрь. Закачивалась осень. Холодно, промозгло, серо.
Вечерело. Шёл мелкий, колючий снег. Ветер резко бросал в окна мёрзлую крупу, рвал последние сухие листья в саду, стучал ветками яблонь по шиферной крыше большого подмосковного, частного дома у железной дороги.
У калитки остановилось такси. Из него вышел рослый мужчина в длинном пальто и фетровой шляпе. Он протянул руку и помог выйти из машины худенькой, болезненно бледной женщине, пятилетнему карапузу в валенках, закутанному и неповоротливому, как скрученный матрас.
Последним из машины вышел Хаски.
На вид – лет двенадцати. В коротком, чёрном пальто, в кепке, надвинутой на строгие глаза, мальчик выглядел старше, но матовая, атласная кожа, какой она бывает у детей, не вступивших в пубертатный период, выдавала его настоящий возраст.
Хаски зябко поёжился под порывом сырого ветра, потёр сухие ладони, вовремя ухватил за шарф и встряхнул, как куль завалившегося было на бок брата.
Галка, прилипла носом к двойной, зимней раме низкого окна. Навстречу гостям, набросив на плечи густую, шерстяную шаль, спустилась с крыльца мама, побежала к калитке, быстро стуча каблуками по мёрзлой кирпичной дорожке, счастливо улыбаясь брату, невестке и племянникам.
Они вошли в дом, впустив в прихожую шорох шин отъезжающего такси, порыв холодного ветра и запах прелого, морозного сада. Дверь, оббитая многослойной ватой и дерматином, закрылась за гостями, и мир вновь затих, задохнулся в тепле, в аромате пирогов с капустой, котлет и варёной картошки.