Витамины любви, или Любовь не для слабонервных
Шрифт:
Олли окунулся в прошлое, и это ему не доставило ни малейшего удовольствия. Казалось, его самого потряс его рассказ. Он как будто вновь все переосмыслил, пережил. Олли никогда не любил говорить о себе. Из него всегда приходится каждое слово выжимать, будто воду из махрового полотенца. Хоть не плакал, и за то спасибо, а то я вообще бы не знала, что делать с братом. Во время рассказа он смотрел перед собой отрешенным взглядом, на меня взглянул всего раз или два. Больно было его слушать, тем более смотреть на него. Он не собирался мне ничего рассказывать. Но я заставила его извлечь из памяти историю, которую он похоронил и старался
За последние дни я скопила кое- какую информацию. Теперь я больше знала о своей семье, чем раньше. Но хорошо ли это? Все утро я занималась уборкой. Занятие скучнейшее, но все же разминка, и голова свободна, можно подумать о чем угодно. От Роджера не было ни слуху ни духу. Вы можете подумать, что это потому, что ему было стыдно. Но теперь я, увы, знаю его лучше: он наверняка просто ждет от меня извинений. Бедная мама, она по-прежнему живет с ним в одном доме.
Я отбросила тряпку и набрала номер ее мобильника. Я узнала из рассказа Олли, что после того, как она меня родила, она стала «странной», так что я о ней беспокоилась. Услышав ее голос, я вдруг сообразила, что сама вспомнила ее номер, нигде его не разыскивая.
— Как себя чувствуешь?
— Спасибо, Ханна, у меня все в порядке. Как ты? — У нее был совсем другой голос: энергичный и бодрый.
— Отлично. Он дома? Если он что-нибудь тебе сделает, чем-нибудь тебя расстроит, я…
— Ханна, не волнуйся за меня. Я знаю, как обращаться с твоим папой. После той среды он вообще редко бывает дома.
— Интересно. Где же он?
— На работе, наверное. Куда ему еще идти?
Обычно она не была такой уверенной в себе, такой беззаботной. Вдруг я вспомнила:
— Да… а как спектакль?
— Спектакль? — В ее голосе зазвучали иронические нотки. — Мою роль теперь играет Роза- линда Эмерсон. Просто вцепилась в нее. Она годами мечтала стать партнершей твоего отца, но она ростом выше него, и поэтому он не хотел играть с ней.
— А ты не возражала?
— Да что ты! Я сама ее попросила. Для «Неповторимого театра» все сложилось хорошо, слава Богу. Роджер забыл заменить, мое имя на афише, так что все билеты проданы! Неслыханное дело, знаешь ли.
— Почему?
— Ханна, милая девочка, у тебя такая работа, ты хочешь, чтобы тебя считали… эдакой… циничной особой… а сама — такая наивная. Билеты проданы потому, что прошел слух о том скандале, с Джонатаном. Все видели, как отреагировал Роджер, как перепугалась я, а это добавляет драматизма. Жизненная драма всегда волнует зрителей намного больше, чем сценическая. Всем очень интересно узнать продолжение нашей старой истории.
Я была просто в шоке:
— Всем? Эта история была кому-то известна? Откуда?
— Представления не имею. Смешно, ведь именно этого больше всего и боялся Роджер: что люди все выведают. Я спросила его, откуда пошли слухи? Не думаю, что Джонатан что-то кому-то говорил. Но… конечно, теперь, если все вспомнить, Роджер ведь втянул в это дело тебя и Олли, а бедняге было тогда семь лет, он чувствовал, что что-то произошло. Ну… другие дети рассказали своим родителям, те — своим друзьям… Кажется, так бывает, если живешь в деревне. Все всегда знают о делах соседа. Унизительно знать, что твоя любовная связь превратилась… в местную легенду. Хотя Роджера можно только пожалеть. Он-то был уверен, что его секрет спрятан за семью замками. Ты в курсе, что он вчера не вышел на сцену?
— Быть этого не может!
Чтобы Роджер отказался от вакхических изобилий, присущих посиделкам после спектакля, ему надо было получить приговор врачей об опухоли мозга или как минимум впасть в полное смятение. На этих вечеринках всегда был разгул страстей, происходила разрядка накопившейся сексуальной энергии, сдерживаемой на сцене. Это была оргия подхалимства и самовосхваления. И Роджер буквально жил ими, как человек, главной потребностью которого было оставить о себе хорошее впечатление у окружающих и услышать об этом от посторонних.
Мама захихикала — для меня это было неожиданностью, как будто захихикал Папа Римский. И сказала:
— Теперь ему со многим придется примириться.
— Да, — согласилась я. — А как ты перенесла дурную славу?
— Роль Алой женщины [15] , ты хочешь сказать? Я раньше этого очень боялась, но оказалось — это не так страшно. Обо мне ведь никто ничего не знает, все только думают, что знают. Половина наших соседок изменяет своим мужьям, или те им изменяют, и все как одна сгорают от любопытства именно потому, что знают: объектом сплетен и осуждения может оказаться любая из них.
15
Алая женщина — героиня романа американского писателя Н. Готорпа (1804–1864) «Алая буква», родившая ребенка вне брака и заклейменная ханжеским обществом.
— Дикари!
— Да вовсе нет, Ханна! Не думай так. Просто люди боятся. Они все примеривают к себе, думают о своих мужьях, боятся — а вдруг она захочет соблазнить и его?
— Смешно, если учесть, что половине из них наплевать, где муж живет и где умрет, главное, чтобы у них была пожизненная гарантия финансового благополучия.
— Ханна! Ты… тебе бы легче жилось, если бы ты научилась не принимать близко к сердцу всякую мелкую обиду. Представь себе, что обида — это маленький сучок. В жизни ты протискиваешься сквозь густую чащу! И позволь тебе заметить, что все же одна две знакомых мне молодых леди со мной очень любезны.
Мне очень хотелось спросить: «Как, всего одна- две?», но я сдержалась. Судя по голосу, она стала счастливее. Если эта скучная жизнь ее удовлетворяет, зачем я буду выискивать в ней недостатки?
Я попрощалась, не спросив о ее депрессии, о том, почему она хмурилась в ответ на мои младенческие улыбки. Это было бы перебором. Я уже влезла в душу Оливера, влезать еще и в ее душу было бы слишком для меня на этой неделе. Да и чего бы я добилась, просто сказав ей: «Я знаю»? Зачем? Иногда фраза «я знаю» может очень даже успокоить. Но здесь не тот случай. Мне хотелось за несколько дней компенсировать ей все двадцать пять лет моего пренебрежения ею. Но ведь это невозможно.