Витпанк
Шрифт:
— Да, могу, папа Майк, — сказал Тимми. — Я благодарен судьбе за то, что я не приемный.
Однако когда они шли обратно к дому, Тимми понял, что была еще одна вещь, за которую он был даже еще больше благодарен судьбе. Он был благодарен судьбе, потому что у них с Томми теперь был еще один секрет, самый-наисамый большой из всех секретов, и его знали только они двое.
Вот какой это был секрет:
Что бы там ни думали все остальные, самой лучшей частью была голова!
Нина Кирики Хоффман
Неистовые груди
Я
Я сидела в одиночестве в кафетерии нашей компании в тот день, когда приняла роковое решение, изменившее мою жизнь. Если бы Глэдис, вторая секретарша босса и моя обычная спутница за ланчем, была рядом, этого могло бы никогда не произойти, но ей было назначено к зубному. Оказавшись одни на один с дежурным блюдом того дня (Спагетти-О!), я стала искать дружеского общения у журнала, который нашла на том же столике.
Следуя первому за всю свою жизнь ослепительному порыву вдохновения, я вырвала его последние страницы с рекламой-комиксом «Чудо-женщина». «Оскорбление, которое сделало из Вильмы женщину!» — так она называлась. Там была нарисована узкобедрая плоскогрудая девушка, закопанная в песок и покинутая своим дружком, который уходил вслед за грудастой блондинкой за край страницы, оставляя девушку одну в компании крабов. Спустя какое-то время Вильма выкопалась, пришла домой, попинала стулья и заказала брошюру Шарлотты Атлас «От воблы до пышечки за 20 дней, иначе мы возвращаем деньги!» Вильма прочла брошюру и отрастила себе груди размером с буханки. Она вернула себе своего дружка и отплатила ему, заставив жестоко ревновать, поскольку, кроме него, подцепила еще несколько сотен других.
Подражая примеру Вильмы, я тоже заказала брошюру вместе с прилагавшимся к ней оборудованием.
Когда моя брошюра и тренажер розово-телесного цвета были доставлены, я ощутила смутное беспокойство. Текст брошюры в нескольких местах оказался расплывчатым. Некоторые страницы повторялись; других не было вовсе. Чувствуя, что весьма нехарактерный для меня порыв энтузиазма может выветриться, если я стану тратить время, требуя заменить брошюру, я погрузилась в описанные там упражнения (которые смогла расшифровать) и ревностно выполняла их на протяжении требуемых двадцати дней. Мои груди расцвели пышным цветом. Мужчины на улицах одобрительно свистели мне вслед. Ребята в нашем офисе поднимали головы от бумаг, когда я рысцой пробегала мимо.
Я чувствовала себя, как пальма, впервые опыленная вручную. Я начала получать пачки записочек с приглашениями на свидание. Меня лапали, меня ублаготворяли, со мной забавлялись. Я испытала на опыте кучу вещей, о которых до этого только читала — и по большей части все это мне понравилось с первых же нескольких раз. Пустыня, в которой я провела всю свою жизнь, исчезла; все, до чего я дотрагивалась здесь, в центре миража, казалось реальным, насыщенным, пульсирующим энергией. Я занималась все усерднее, надеясь сделать реальность еще более реальной.
И тогда отдельные части меня начали наносить ответные удары.
Я лежала на диване у Максвелла, закинув руки за голову. Он расстегнул на мне рубашку, потом расцепил передний крючок на моем новом огромном бюстгальтере, широко распахнув и то, и другое. Он поцеловал мой живот,
Максвелл уставился на меня. Потом потряс головой. Он внимательно посмотрел на мои груди. Медленно, медленно, он начал наклоняться к ним поближе. Его губы подобрались, складываясь для поцелуя. Ощущая покалывание во всем теле, я ждала, когда они снова запорхают на моем животе. Как бы не так! Обе мои груди взметнулись вверх и врезали ему уже по полной программе.
У меня ушел час на то, чтобы откачать его. После того, как я привела его в сознание, он велел мне убираться вон! Вон — вместе с моей противоестественной оснасткой! Я взяла сумочку и пальто, бросила на него последний взгляд — он все еще лежал на полу возле дивана, — и вышла из квартиры.
В лифте мои груди ударили человека, курившего сигару. Он закашлялся, задохнулся и назвал меня «неженственной». Какая-то женщина сказала мне, что я поступила правильно.
Придя домой, я сняла одежду и посмотрела на себя в зеркало. Великолепные груди! Колышащиеся. Качество — хоть на журнальный разворот. Тяжелые, как налитые водой воздушные шары. Плотные, как пресс-папье. Будет жалко расстаться с ними. Я вздохнула, и они закачались. «Ну что ж, ребятишки, больше вам не будет упражнений», — подумала я. Мне придется сказать им «прощай». Я не могла позволить, чтобы мои груди стали Угрозой для Человечества. Лучше я буду благородной и пострадаю за всех. Я приняла душ и легла спать.
Этой ночью мне снились дикие сны. Что-то гналось за мной, а я гналась за чем-то еще. Я подумала, что, может быть, я гоняюсь сама за собой, и эта мысль испугала меня до безумия. Я все время пыталась проснуться, но безуспешно. Когда наконец утром я проснулась, изможденная и вся в поту, то обнаружила, что простыня обвилась вокруг моих ног, а мой телесно-розовый тренажер лежит рядом со мной в кровати. Мои плечи болели так, как это обычно бывало после хорошей тренировки.
Потом, на работе, груди помешали мне печатать. Улучив момент, когда я отвлеклась от пишущей машинки, чтобы взглянуть на свой стенографический блокнот, они просунулись между моих рук, монополизировав клавиши и доведя мой «Селектрик» до безумия. Проведя час в попытках совладать с ними, я наконец сказала боссу, что у меня ужасно болит голова. Он не хотел отпускать меня домой.
— Мэй Джун, вы так украшаете наш офис в последние дни, — сказал он. — Может быть, вы присядете здесь где-нибудь и просто посидите, выглядя хорошенькой и страдающей? Все больше и больше моих клиентов отмечают, насколько вы украшаете интерьер. Если эта трескотня утруждает вашу хорошенькую головку — что же, я попрошу Глэдис взять вашу работу и свою, и пойти печатать в туалет.
— Благодарю вас, сэр, — сказала я. Я вышла в приемную и села подальше от всех предметов, которые мои груди могли перевернуть. Глэдис посылала мне злобные взгляды, плоскогрудо сгибаясь над своей «ай-би-эмкой» ранней модели и работая вдвое быстрее обычного.