Витражи смерти
Шрифт:
Вечером, когда солнце садилось за крыши старых бараков, обступивших пустую пыльную площадь, словно пародируя Стоунхендж, бабушка Радна жаловалась той самой воровке:
– Не новое же, Галя! Ну вот кому понадобилось? Я сама мережку вышивала: муж любит, чтобы не как у всех. Там даже в уголках меточки вышиты, – утерев глаза краем фартука, всхлипнула Радна, – это инициалы наши. Их не видно, шито белыми нитками. Вот, знаешь, говорят «шито белыми нитками», когда наспех сделано. На самом деле это про то, что все тайное становится явным. Меточки мои белым по белому – ни один вор не заметит, не догадается спороть, а станет
– Как интересно, – тихо ответила соседка Галя и осеклась, заметив мой взгляд. – Я пойду, Радна, вечереет, – засобиралась она, поеживаясь, как от озноба. В этот самый момент порыв ветра сдул в сторону рваное облако. Яркий, голубоватый свет восходящей Луны осветил все вокруг. Я подняла пухлую ручку и медленно показала на Галю пальцем. Воровка захрипела, дернулась всем телом и замертво повалилась на землю, в пыль.
Радна охнула, подошла к Гале, присела рядом. Обернувшись, с тоской посмотрела на меня:
– Да простила быя ей это белье, пусть бы брала! Зналая, что она подворовывает. С детства у нее эта слабость, она и не пользовалась вещами.
Я отвернулась.
Позже, разбирая кладовку Гали, соседи долго цокали языками, обретая заново свои ложки и подстаканники, утрамбованные в потемневшие от времени деревянные ящики.
Мне дали странное для того времени имя Морта, однако ни мать, ни бабушка не называли его, используя смешные прозвища. Дед звал меня Мартой, подчеркивая свое несогласие с выбранным семьей именем. Этот красивый мужчина хорошо играл в шахматы, остро шутил, был слаб на выпивку и женщин – а бабушка страдала, не гнушаясь унизительных слежек с последующими громкими сценами.
Мы жили скромно, но не были нищими. Меня не отдавали в детский сад, но все же, когда на бабушку упала плохо приставленная к бараку лестница и сломала ей руку, дед все-таки определил меня в младшую группу. К несчастью, в первый же день родным позвонили и попросили забрать меня домой, объяснив это тем, что детям понадобится новый воспитатель.
Прибежав в садик, старики проводили мрачными взглядами носилки с телом, накрытым белой простыней. Дед, тяжело вздохнув, спросил:
– Марта, внученька, что произошло?
– Не знаю, – ответила я, не глядя ему в глаза.
– А она и не знает, что произошло. Еленванну все ненавидели… – раздался тихий шепот. Веснушчатый худой мальчуган в замызганной толстовке говорил, глядя в сторону, словно обращался ни к кому. – Марта сказала, что не любит лук в супе, попросила отдельно положить его в блюдечко. Ее наказали, так что она не видела из угла, как воспиталка пила компот и подавилась косточкой.
Парень громко шмыгнул носом.
– Понятно, – сказал мой дед, и мы молча пошли домой.
Вечером того же дня старик мрачно пил горькую, поглядывая в маленькое окно кухни. Затем, тяжело взглянув на Радну, сказал:
– Мы не справимся. Я звоню брату.
Радна охнула, закрыв лицо руками, и беззвучно заплакала.
– Что мы скажем ее матери, когда та вернется? – тихо прошептала она.
– Правду, – ответил дед.
Он тяжело поднялся, направляясь к телефону. Тихо сказав пару слов, повесил трубку. Поднял меня на руки, начал петь что-то смешное, но параллельно, казалось, думал о чем-то своем.
– Мне кажется, мы поступаем подло, – снова начала разговор Радна.
– Ты можешь научить ее управлять силой?! – неожиданно заорал дед.
– Не ори на меня! Череда случайных смертей – это еще не пророчество!
– А ты ждешь, когда это случится с кем-то из нас?
Они еще долго спорили бы, но в какой-то момент дед, распалясь, толкнул Радну. Споткнувшись о половик, она упала на спину.
Я закричала. Свет в доме моргнул, и комната озарилась светом искрящихся проводов. Старая проводка загорелась, мгновенно вспыхнули сухие выцветшие обои, искры посыпались на деревянный пол. Радна схватила меня и бросилась к выходу. Уже на пороге нас опалила волна жара. Взрывная волна толкнула в спину и, падая, бабушка прикрыла мою голову руками. В демонически-оранжевом проеме возник пылающий силуэт старика – и крыша рухнула под оглушительный треск. Издалека послышались звуки пожарной сирены.
К дому подъехало такси, из которого вышел пожилой господин, похожий на моего погибшего деда. Присев на корточки перед Радной, он тихо сказал:
– Здравствуй, Радна. Я опоздал. Прости…
– Грегори! Забирай ее… – Радна закрыла глаза.
Впервые за этот вечер я громко заплакала.
– Не бойся, девочка. Я знаю, как тебе помочь, – и Грегори взял меня на руки. К нему подошел высокий помощник в темном костюме. Мужчины переглянулись – и я ощутила укол иглы.
Увидев шприц, Радна дернулась всем телом.
– Снотворное, – примирительным тоном сказал Грегори.
Мы сели в такси.
Провожая взглядом автомобиль, Радна все еще лежала на земле. За ее спиной догорало все – дом, любовь, жизнь, боль. Губы Радны беззвучно шептали вслед:
– Среда, Середица, пойди словом на водицу.Окрещусь, покроюсь верой,Ангелом-хранителем охранюсь.Ангел Хранитель, сядь ей на правое плечико,Карауль сутра до вечераот зверя и волка, от наговоренной иголки,От злых людей, от наговоров, зверей,От суда и расправы, от ножа и отравы,От ведьминых щипков,От пересудных шепотков.Глава вторая
Прошло тринадцать лет
На кухне загородного особняка готовили званый ужин. Приглашенные повара сосредоточенно стучали ножами о разделочные доски. Из отражения в зеркальной створке буфета на меня смотрела худая девочка с темными волосами и челкой, закрывающей половину лица.
– Морта, дядя тебя убьет! Зачем ты это сделала? – раздался тихий голос Аглаи, старшей горничной.
– Я – подросток, имею право на бунт, – ответила я, развернувшись к Аглае. – Ну что ты переживаешь? Хочешь, я раздобуду парик?