Витте

Ильин Сергей Викторович

Официальным языком конференции был сделан французский (на котором говорил С. Ю. Витте), дополнительным — английский (на котором свободно изъяснялся выпускник Гарварда Ютаро Комура). С. Ю. Витте говорил тихо, но быстро. Иногда переводил сам себя — скажет фразу по-французски, затем переведет ее на русский язык. Никаких перекуров — дымили прямо в зале. Особенно много курил С. Ю. Витте.

Накануне первого дня переговоров С. Ю. Витте сделал свое знаменитое предложение об открытии заседания конференции для представителей прессы всех направлений. Евгений Викторович Тарле, находившийся во время портсмутских переговоров в Париже и внимательно следивший за английской, французской и американской прессой, на всю жизнь запомнил «то колоссальное впечатление, которое произвело на весь мир это изумительное по своему широчайшему, неслыханному либерализму заявление главы русской делегации» ⁸¹. С. Ю. Витте в данном случае действовал без всякого

риска, ибо хорошо знал, что его японские партнеры ни за что на это не пойдут.

Первым официальное заявление сделал барон Ю. Комура — инициатива в переговорах как-никак принадлежала японцам. По писаному тексту он произнес: Япония готова сделать все, «чтобы достигнуть мирного соглашения» ⁸². После этого русской делегации вручили листок с японскими условиями мира. Глава японской делегации просил письменный ответ, на что русские ответили согласием.

Предложения Японии были немедленно переданы шифрованным текстом по телеграфу в Петербург на имя В. Н. Коковцова: «Предъявлены требования. Преобладание Японии в Корее, эвакуация Маньчжурии, уступка Сахалина, Квантуна, южной ветви до Харбина, уплата контрибуции в размере стоимости войны, выдача судов в нейтральных портах, ограничения морских сил, льготы в морских промыслах. Ответ, понятный вам по существу, скоро последует» ⁸³.

На совещании членов делегации С. Ю. Витте заявил, что необходимо дать ответ возможно скорее, еще до получения заключения из Петербурга. Если ждать ответа, то дело вообще затянется «…благодаря нашей нерешительности и обычным бюрократическим промедлениям».

При обсуждении проекта ответа Д. Покотилов предложил затеять дискуссию с японцами о защите прав частных лиц и компаний в Маньчжурии. С. Ю. Витте решительно отмел прочь идею перевести споры в область частностей: «В Маньчжурии частных русских предприятий, в действительном значении этого слова, нет, а… подобные возражения и оговорки с нашей стороны дадут повод к пререканиям и к обвинению нас державами в несговорчивости и в неискренности. Нужно, напротив, действовать возможно шире в вопросах, не представляющих для нас существенного значения, отстаивать действительно важные условия и показать нашу сговорчивость с тем, чтобы, в случае разрыва, вина пала на японцев» ⁸⁴. Его занимал вопрос: как бы заинтересовать японцев перспективой установления прочных добрососедских отношений с Россией?

Ответ на японские предложения было поручено составить Шилову и Покотилову; профессору Мартенсу — перевести его на французский язык.

Уже 29 июля текст японских предложений был напечатан в бостонских газетах в редакции, весьма близкой к оригинальной. И. А. Коростовец подозревал, что тут не обошлось без С. Ю. Витте: накануне он подозрительно долго общался с представителем агентства «Associeted Press».

30 июля после завтрака секретарь делегации засел за расшифровку полученных телеграмм. В одной из них высказывалось высочайшее повеление отказаться по пяти японским предложениям: о Сахалине, контрибуции, Южноманьчжурской железной дороге, военно-морских судах и рыболовных правах. «Как-то странно читать телеграмму с указаниями по вопросам, которые уже решены здесь третьего дня самим Витте. Непонятным представляется, почему в числе неприемлемых условий значится также уступка южноманьчжурской ветви и предоставление рыболовных прав на нашем побережье. По-видимому, в Петербурге думают, что японцы хотят мира во что бы то ни стало и готовы на все уступки, или же там хотели поставить Витте и Розена в затруднительное положение. Во всяком случае, если в Петербурге рассчитывают на последнее, то ошибаются. Насколько я мог заметить, петербургская несговорчивость не произвела на Витте серьезного впечатления» ⁸⁵. Тут же шифрованной телеграммой полетело сообщение, что ответ русской делегации уже отослан японцам.

Большую часть отсылаемых телеграмм С. Ю. Витте писал сам, в перерывах между заседаниями, прямо на глазах у секретарей. Лишь иногда он просил оставить его в комнате одного и не говорить слишком громко.

Из 12 японских условий 6 и в Портсмуте, и в Царском Селе были признаны неприемлемыми: 4 — в абсолютном смысле, 2 — в относительном, то есть предусматривающими переговоры. Пункт 8 в той его части, где говорилось об исключительно мирном использовании КВЖД, Царским Селом был отклонен.

После завтрака перед началом переговоров И. А. Коростовец был послан в гостиницу за инструкциями. С. Ю. Витте попросил его также разузнать время отбытия ближайших пароходов, потому что «…на днях, верно, придется уезжать» ⁸⁶. И. А. Коростовцу показалось, что он совершенно искренне думал, что японцы прервут переговоры из-за отказа по главным, на его взгляд, пунктам.

Барон Р. Р. Розен был доволен неуступчивостью С. Ю. Витте. Он ожидал противоположного — как-никак С. Ю. Витте имел репутацию стойкого приверженца мира с японцами. Набоков и Коростовец думали, что шансы на мир велики: ведь не стал бы Т. Рузвельт

понапрасну рисковать своей репутацией, если бы не знал наверняка, что шансы договориться у противников все же имеются. И. П. Шипов заключил с И. А. Коростовцом пари, что мира не будет.

Из членов русской делегации лишь Ф. Ф. Мартенс к переговорам относился резко отрицательно в целом. Он все время повторял, что они ведутся с нарушениями дипломатических традиций. По предположению И. А. Коростовца, профессору не улыбалось быть простым спутником планеты по имени С. Ю. Витте. Он предпочел бы роль наставника малоопытного в дипломатических ухищрениях руководителя русской делегации. Ее профессор не получил, оттого и раздражался.

Когда И. А. Коростовец вернулся из гостиницы (она находилась от места переговоров на расстоянии 30 миль), переговоры продолжались — японцы, как было видно, решили их не прерывать. В полном разгаре был спор вокруг Кореи — С. Ю. Витте настаивал на гарантиях того, что ее территория не будет использоваться для агрессивных действий против России. Глава русской делегации нервничал, японцы тоже, и секретарю русской делегации показалось, что японская сторона намерена сорвать переговоры. Заседание затянулось до 19 часов.

1 августа заседание началось с обсуждения статьи об эвакуации Маньчжурии, передаче ее китайской администрации и о железной дороге. Читаем запись в дневнике секретаря русской делегации: «Барон Ю. Комура говорит отдельными фразами, останавливаясь после каждого предложения, чтобы дать возможность перевести. Перед ним документы, по которым он справляется. Перед Витте нет никаких справок, кроме инструкции министерства и белой бумаги. Витте отвечает также спокойно, но как бы по вдохновению, причем речь его не так плавна и закончена. Он приводит иногда неожиданные доводы, видимо, не предусмотренные японцами. Барон Ю. Комура обнаруживает добросовестное изучение всех подробностей, он менее талантлив, но более подготовлен… Кроме того, он гораздо сдержаннее Витте, который не всегда может умерить природный пыл и прерывает барона Комуру… каким-нибудь колким возражением… Импровизации Витте не всегда удачны, особенно когда он увлекается и говорит больше, чем следовало бы. Например, при обсуждении вопроса о Сахалине, когда барон Розен стал настаивать на жизненной важности острова для Японии, Витте заметил, что, в сущности, Россия могла бы обойтись без Сахалина, но что по принципиальным причинам она не может делать территориальных уступок. Японцы, конечно, воспользовались этим lapsus linguae и при редактировании протоколов потребовали включения сказанного в протокол. Стоило некоторых усилий убедить их в неизменности такого включения, причем мы указали на то, что заявление было сделано между прочим и неофициально, и японцы высказывали подобные же частные мнения» ⁸⁷.

В перерыве между заседаниями гостей кормили завтраком. Меню состояло из холодных блюд. Пища была однообразная, зато обильная, с многочисленными хорошими винами и шампанским. На столе благодаря предупредительности американских хозяев всегда стояла русская водка и лежали папиросы. От этой пищи С. Ю. Витте заболел желудком и сел на диету. 7 августа его осмотрел врач и нашел у него расстройство кишечника от отсутствия движения и нервного возбуждения. Прописал диету, моцион и запретил принимать журналистов.

Главным вопросом заседания 2 августа была судьба Сахалина. Япония требовала Сахалин на том основании, что она якобы уже осуществляла суверенитет над некоторыми частями этого острова еще до того, когда в 1803 году на нем появились русские. По-видимому, Ю. Комура не знал, что в книге Степана Крашенинникова «Описание земли Камчатки», опубликованной в 1752 году, имелась карта, на которой Сахалин изображался в виде острова. К тому же 25 апреля 1875 года в Петербурге был подписан трактат между Россией и Японией, по которому Япония отказывалась от всех своих претензий на Сахалин в обмен на уступку ей северных островов Курильской гряды. Эти и другие факты использовал С. Ю. Витте в споре с японским уполномоченным по поводу злополучного острова. «Русское самосознание никогда не примирится с тем, что территория, которой она владела много лет, у нее отнята», — заявлял он. Следовало бы помнить, что отнятие чужой территории поведет не к прочному миру между странами и народами, а к неистребимой вражде. Российской империи принадлежали безусловные права на остров Сахалин в силу первенства открытия и освоения ⁸⁸. В этом духе и был составлен ответ русской делегации на пункт пятый японских условий: «Давние права России на остров Сахалин существовали уже в те времена, когда Япония не имела или по крайней мере не проявляла никаких прав собственности на большую часть этого острова. С другой стороны, Сахалин является продолжением русских владений в Азии, ибо этот остров отделен от материка проливом весьма малой глубины и шириной всего лишь в 7 верст. Ввиду этих соображений, Россия не может согласиться на уступку этого острова, но она готова признать за Японией право самой широкой эксплуатации рыбных ловел и иных торговых предприятий на этом острове…» ⁸⁹