Витязь на распутье
Шрифт:
Старик немедля созвал Реввоенсовет. Вызвали главкома, сообщили ему о московских событиях — тот изобразил на невыспавшемся лице удивление, даже возмущение, но явно переиграл: похоже, был уже в курсе, по каким-то своим каналам связи, ведь всю ночь провел в штабе фронта.
Старик, как председатель РВС, в присущей ему манере сразу взял быка за рога:
— Михаил Артемьевич! Как вы относитесь к мятежникам?
— Я… — Муравьев шумно втянул раздувшимися ноздрями воздух и выпалил: — Я возмущен! Я решительно порываю со своей партией, навсегда! Раз партия социалистов-революционеров идет против
Очень быстро ответил, очень решительно и категорично. Благонравову показалось, что даже чересчур решительно, чересчур быстро и категорично. Пожалуй, вопрос Старика не застал главкома врасплох, ответ был сочинен и отрепетирован загодя.
Мехоношин тотчас сообщил Ленину о заявлении главкома.
Вскоре из Москвы пришло известие о ликвидации мятежа. Как быстро управились, молодцы! Благонравову опять невольно припомнились прошлогодние петроградские события, в которых и ему пришлось участвовать. События столь недавние, но теперь кажущиеся такими далекими…
Ленин ответил Мехоношину по прямому проводу:
— Я не сомневаюсь, что безумно-истеричная и провокационная авантюра с убийством Мирбаха и мятежом центрального комитета левых эсеров против Советской власти оттолкнет от них не только большинство из рабочих и крестьян, но и многих интеллигентов. Весь мятеж ликвидирован в один день полностью. Арестованных много сотен человек.
Запротоколируйте заявление Муравьева о его выходе из партии левых эсеров, продолжайте бдительный контроль. Я уверен, что при соблюдении этих условий нам вполне удастся использовать его превосходные боевые качества…
А что же левые эсеры в Казани? Их местный комитет не одобрил деятельности своего ЦК. Но и не осудил. Однако немало членов левоэсеровской партии искренне возмутились и заявили о выходе из ее рядов.
В отряде эсеров-максималистов, одной из любимейших частей главкома, началась подозрительная суета. Отряд зачем-то сосредоточился у вокзала и начал продвижение к Проломной улице, более того — выкатил пушки и пулеметы, направив их на город. Зачем-то началась раздача оружия в Казанском кремле. Кому его раздают, кто распорядился? И для чего, спрашивается, вышел со станции Обсерватория и приближается к Казани бронепоезд, которым командует левый эсер? Все это было более чем странно. И пришлось на всякий случай привести в боевую готовность надежные части — бронедивизион, рабочие отряды.
В такой ситуации лучше всего было бы удалить главкома из города. Скажем, под предлогом необходимости его присутствия на позициях. И чуть что не так — незамедлительно сместить и арестовать уже за пределами Казани. Так и порешили. И снова пригласили его на заседание Реввоенсовета.
По настороженным глазам быстро вошедшего Муравьева не так уж трудно было догадаться, что он не на шутку встревожен этим вторичным вызовом. Чует кошка, чье мясо съела? Главное, не спугнуть.
— Михаил Артемьевич! Мы снова потревожили вас, собственно, вот по какому вопросу…
Как натянут главком, вот-вот сорвется!
— …Речь идет о желательности вашей поездки на позиции с целью инспекции и принятия необходимых мер. Положение на фронте, сами знаете…
Благонравов увидел, как
— Что? Бронепоезд? Немедленно вернется на станцию Обсерватория, нечего ему делать в Казани!.. Что? Максималисты? Сюда движутся? Что за безобразие! Прикажу им сейчас же повернуть оглобли… На фронтовые позиции я, конечно, выеду не мешкая, сам намеревался. Так что, дорогие товарищи, мои намерения и ваши пожелания, как видите, совпадают…
Давно бы так, всегда бы так!
Пока Благонравов вспоминал и снова осмысливал все это, ночь приблизилась к своему исходу. Сегодня утром главком должен отбыть на позиции. Благонравов подавляет зевок, снова трет скулы. Сколько бессонных ночей требует революция! А сколько их может выдержать человеческий организм?
И вдруг шальная мысль в усталой голове: а здесь ли Муравьев, в штабе ли? Или…
Сонливости как не бывало. Надвинув на лоб фуражку и подтянув ремень с кобурой, Благонравов быстро выходит в коридор. И сразу же чует неладное.
Так и есть: Муравьев покинул здание штаба. Зачем? Давно ли? Куда направился?
Кто-то доложил, что автомобиль главкома поехал как будто в сторону пристани. И Благонравов, всем нутром предчувствуя беду, помчался на пристань. Успеть бы…
Поздно! Не успел…
Догнать? Черт, ни одного исправного суденышка! Скорей доложить Старику…
Кобозев со своей семьей занимал вагон на станции Казань-Пассажирская. Опытный путеец, он знал, что в отцепленном вагоне очень даже можно жить и работать. Сегодня он позволил себе недолгий отдых после напряженнейших дней и ночей. При главкоме остался дежурить Благонравов — товарищ бывалый и надежный. А утром главком отправится на позиции. Уже недолго ждать, светает… Но кто это так рано и так спешно взлетает по ступенькам вагона, рвет ручку двери? Что там еще? Благонравов?!
— Так и есть, Благонравов! Что с тобой, Георгий Иванович? Что стряслось?
— Петр Алексеевич! Муравьев сбежал!
— Что-о?!
— На пароходе. Всех наших политработников арестовал, загнал в трюм, увез с собой.
— Куда?
— Вниз по течению. Должно быть, в Симбирск…
28. ВЫЗОВ
Рапорт главкому был составлен. Тухачевский подумал, что получился не просто очередной военный рапорт, а нечто выходящее, так сказать, за рамки. Что ж, пусть выходящее за рамки! В конце концов, пора ставить точки над «и». Он еще раз проверил свой текст:
«Сызрань оставлена. Хотел еще вчера начать наступление всеми силами, но броневому дивизиону было Вами запрещено двигаться, а потому наше наступление на Усолье и Ставрополь велось жидкими пехотными частями. Совершенно невозможно так стеснять мою самостоятельность, как это делаете Вы. Мне лучше видно на месте, как надо дело делать. Давайте мне задачи, и они будут исполнены, но не давайте рецептов — это невыносимо. Неужели всемирная военная история еще недостаточно это доказала?! Вы же командуете за меня и даже за моих начальников дивизий… Я думаю, что нам необходимо свидеться…»