Витязь в медвежьей шкуре
Шрифт:
— А может… — продолжил Круглей. Не очень убедительно, но и не выпадая из образа.
— Да не боись, купец! — на коне к десятнику вернулось прежнее высокомерие. — Позади тебя чисто. А впереди, если и есть какая засада — так мы всех распугаем. Доберешься до Гати как по Императорскому тракту. Ну а встретимся там, тогда и обсудим твое предложение о совместной трапезе… Га-га-га…
Отряд «людоедоловов» поскакал дальше, а Круглей, проводив их взглядом, поманил к себе Озара и Кузьму. Что-то шепнул охранникам так, что я не расслышал. А потом все трое двинулись в мою сторону.
«Угу. Судя по всему, намечается разговор по душам. Ох, не ко времени. И что прикажете делать? Тупить и от всего отрекаться? Мол, я — не я и шкура не моя. Или — положиться на судьбу и попытаться найти с этими людьми общий язык. Ведь не чужие мы теперь, в одном бою были. А жизнь, сообща отнятая у врага, объединяет не хуже родной крови. Всю правду, конечно, не расскажешь — но кое-что можно и приоткрыть.
Соображай, голова, думай. Картуз куплю…
Хотя, если не говорить всего, то чем нынешняя версия о варваре из далекой страны хуже? Я ж, если понадобится, так подробно и непротиворечиво родные места опишу, что ни один детектор лжи не подкопается. Решено! Пока остаемся Степаном-Варваром из далекой и снежной Украины. Той самой, где в лесах и долинах проживает много диких донов Педров…»
— Степан! — купец окликнул меня шагов с пяти. — Разговор есть. Не уснул еще?
— Нет… — я сел, опираясь спиной о ствол дуба. — Зачем ты спрашиваешь, сплю я или нет?
Вопрос не ахти какой умный, но настрой надо было сбить с излишней серьезности. Очень уж решительно глядели на меня попутчики.
— Странный обычай. Разве спящий может ответить?
— А ты не так глуп, каким хочешь казаться, — проворчал Круглей. — Даже я поверил.
— Не понимаю тебя… — я говорил спокойно, не меняя тона. — Зачем казаться? Здесь глупым быть хорошо? — я прибавил в голос немного удивления и огорчения. — Жаль. Степан умный. Чужой — да. Много видит впервые — да. Не считать деньги — да. Глупый — нет. Степан воин! Глупый воин — мертвый падаль. Долго не жить. Глупый — плохо.
— Да. Ты прав, Степан, — купец, видимо, что-то окончательно для себя решил, потому что подошел ближе и сел на свое прежнее место, напротив меня.
Свободно сел, раскованно.
— Дурной голове везде убыток. И как я уже говорил раньше, я добро помню и зла тебе не желаю. Давай уже расскажи нам о себе. Одна голова хорошо, а четыре — лучше. Подумаем сообща, как быть… Негоже с такой тенью путешествовать. Раньше или позже — она тебя настигнет. А поскольку от чудища, о котором так горячо рассказывал Раж, на тебе только шкура, да и та — явно с чужого плеча, отбиться от ратников ты вряд ли сумеешь. Ну а на дыбе княжеские дознаватели вложат в твои уста любое признание. Ты уж поверь.
— Не понимаю…
Я принял самый тупой вид, какой только смог на себя напустить.
— Я нарушить закон?
— Этого я пока не знаю, — пожал плечами Круглей. — Но если ты хоть как-то причастен к смерти княжича Витойта — боюсь, о законе можешь забыть. Даже если бы у тебя нашлось, чем заплатить виру. Князья за свою кровь золото не берут, только жизнями. Или — городами… — последние слова купец пробормотал едва слышно, словно напоминая о чем-то самому себе.
Черт, черт и черт! Ну что мне делать? Продолжать изображать недалекого здоровяка, впервые в жизни с Карпатских кряжей спустившегося к людям обменять трембиту на соль и спички и узнавшего, что советской власти больше нет. Как, впрочем, и никакой другой тоже. Помог тот же Круглей.
Купец не мог изучать психологию, но разбирался в ней не хуже иных дипломированных специалистов.
Не дождавшись от меня ответа в отведенный срок, он улыбнулся, непринужденно покинул зону противостояния, подсел ко мне сбоку и положил руку на колено. Глядя при этом прямо в глаза.
— Да, ты прав, Степан. Пока мы не выпили с тобой братины, полного доверия нет. Но я готов это сделать хоть сейчас. Примешь ли ты мою кровь и мою дружбу?
Вот тебе бабка и Юрьев день! Купец предлагает мне ни больше ни меньше — стать его побратимом! Что на Руси, да и не только в ней, всегда считалось высшим проявлением родства и доверия. Брат или друг могут предать, побратим — никогда. И отказаться от такого предложения — значит нанести смертельное оскорбление. Хуже, чем в лицо плюнуть!..
Так что раздумывать некогда. Да и незачем, если честно. Побратим гостя — это не дикий варвар из неведомых стран. Это уже чин. И немалый!
— Приму. Считаешь, я достоин?
— Эй, парни! Несите сюда братину! — вместо ответа обернулся Круглей к Озару и Кузьме.
— А ты не слишком торопишься, Круглей?
Похоже, старшой не спорил с купцом, но и не одобрял такого решения.
— Скажи, Озар, сколько мы с тобою вместе по дорогам ходим?
— Считать по твоей части, — проворчал тот. — Много…
— Это ты в самое яблочко подметил, — кивнул Круглей. — Именно: считать и думать — по моей части. И потому что я это умею, мы еще ни разу без прибытка не возвращались.
— А как же тот случай…
— То был мой третий самостоятельный поход, — перебил Озара купец. — Тогда я был молод и глуп. Вон, как Кузьма в сравнении с тобой. С тех пор много воды утекло. Я научился кое-чему и теперь, не бахвалясь, могу утверждать, что немного понимаю и разбираюсь в купеческом деле. А главное — в людях.