Виварий
Шрифт:
— Не кроши батон, Толян! — ответил, выдержав паузу профессор Трофимов на блатном жаргоне, забывая, что говорит в радио-телефон и охотники слышат их диалог, и от этого ожесточаясь еще больше, и ненавидя кабана за незверинную целеустремленность, и странную, пугающую остальных жажду расправы над его вседорожником, а может и им самим, принялся в отместку путанно припоминать в уме заслуги свои, звания, почести, награды, будто они могли стать причиной ярости кабана, и последнюю из них: самую высокую, торжественную, приличествующую только знаменитым мраморным залам… или дворцам, с мужчинами во фраках, парадных лентах…, как на фотографиях, что остались от Машинистки…, а потом сказал строго, даже повелительно, чтоб все услышали и поняли его:
— Кабан мой!
И странное дело: они услышали и поняли, и не стали мешать…
Их дуэль продолжалась уже минут сорок и кабан, все более приноравливаясь к перемещениям джипа, старался бить массивным туловищем в передние колеса…
— Он хочет вывести из строя рулевое управление, этот шнырь! — зло подумал Ковбой, с трудом уворачиваясь от лесного зверя, больше похожего на взбесившееся техническое устройство и чувствуя, что новый удар заблокировал руль… Машина стала двигаться по кругу с небольшим радиусом, и количество ударов по кузову и колесам сразу возросло. Ушлый кабан бежал справа, рядом с машиной, невидимый в боковое зеркало, и при каждом удобном случае старался ткнуть клыками в мощные шины вседорожника…
— Не может быть! — размышлял Ковбой, увлеченный охотой, понимая, что теперь трудно решить, кто за кем охотиться… — Этот сукин сын пытается проткнуть колесо! — Все больше зажигаясь охотничьим азартом и яростью, но по-прежнему, контролируя себя, он бросил короткий взгляд на пеструю стаю вседорожников, послушно наблюдавшую в отдалении за странной битвой…
Когда раздался громкий хлопок, он понял, что кабану удалось пробить клыками прочную резину покрышки переднего колеса. Машина резко замедлила ход и стала почти неуправляемой…, а зверь переместился к заднему крылу, там где был расположен бензобак, и стал ритмично вонзать бивни в кузов, будто норовил выпустить бензин…
— И тогда достаточно одной искры из выхлопной трубы…, — подумал престарелый академик с душей и телом молодого самурая, и резко крутанул руль, в попытке разблокировать автоматику…, и попытка удалась: машина перестала двигаться по кругу и в раздумьи остановилась… А кабан не размышлял: управляемый злой силой, он понял, что до бензобака не добраться и ударил клыками в боковое стекло рядом с Ковбоем. Стекло устояло, но следующий удар разнес его в равномерно-мелкие безопасные крошки, попавшие на одежду и лицо, которые казались совсем неуместными здесь…
Ковбой включил задний ход и стал медленно пятиться, приглашая за собой кабана, и тот не стал привередничать, а энергично, будто и не было двух изнуряющих часов взаимной охоты, двинул на вседорожник, низко нагнув голову земле и набирая скорость для атаки. Удар о франт-гарды не был сильным: Ковбой слишком поздно переключил передачу и машина не успела набрать скорость, к тому же мешало спущенное колесо, однако кабан отлетел на несколько метров и, чуть помедлив, встал, готовясь к новой атаке. И опять Ковбой повел вседорожник задним ходом, приглашая за собой кабана, почти теряя рассудок от азарта этой странной охоты, от вновь вернувшейся веры в собственное могущество и удивительное мастерство…
В этот раз машина двигалась достаточно быстро, он успел во-время переключить передачу, и удар было очень сильным: ему показалось, что машина въехала в бетонный столб. Кабан отлетел, ненадолго поднявшись в воздух, упал и затих, а потом раздался удар о землю, падающего с высоты франт-гарда…
Когда кабан, давно похожий на окровавленный гигантский футбольный мяч — зад и голова уже не дифференцировались, — поднялся после очередного столкновения с незащищенным передом искромсанного джипа, Ковбой выглядел не лучше: окровавленное лицо, заплывший глаз, головокружение… такое сильное, что казалось временами, летит… Система кондиционирования вышла из строя и в кабине было неимоверно жарко. Он снял с себя теплую куртку серой дорогой джинсовой ткани Denin с подкладкой верблюжей шерсти…, потом свитер, стянул шейный платок, рванул ворот рубахи, вырвав с корнем все пуговицы, и смятенно подумал:
— Мне долго не выдержать, — вытирая лицо подолом и с ужасом наблюдая, как мерзкая туша с упорством гигантской механической игрушки вновь движется к радиатору автомобиля и усаживается перед ним, стараясь заглянуть в лицо…. — Кажется Черчиль говорил, что любит свиней: «Собаки смотрят снизу, кошки — сверху, а свинья глядит на нас, как на равных.».
Прошло еще полчаса, однако кабан не собирался демонстрировать усталость и каждый раз, полежав чуть дольше после очередного столкновения, поднимался и привычно шел в атаку. У него было напрочь оторвано ухо, на спине — глубокая рана с торчащим гребнем лопаточной кости, выдранны куски кожа вместе с подкожной клетчаткой на могучих еще боках, сбитые в кровь коленные суставы, деформированное рыло… Академиков вседорожник выглядел ничуть не лучше…
Ковбой вспомнил про березовые ворота, что маркировали выкопанную под ними яму, и направил вседорожник туда, заставляя зверя двигаться за собой…, а тот, не собирался терять время даром во время этой прогулки и норовил с пугающим упорством, несвойственным живому существу, запрыгнуть в кабину через разбитое боковое стекло…
Джип был уже в опасной близости от ворот-жердей, когда Ковбой-Трофим вдруг понял, что не он, а кабан, старается загнать его в яму-ловушку, целенаправленно бодая рылом задний бампер и багажник, давно сбив запасное колесо…, и огромная машина, вращая колеса в обратном направлении и тормозя, неуклонно движется вперед, к яме…
— Если я сейчас не убью его, мне конец, — медленно думал Ковбой, стараясь найти решение…, и не находил, и привычно положился тогда на умение и твердость рук, и постоянную никогда не отворачивающуюся удачу, и резко послал вседорожник вперед, к яме и в опасной близости от нее крутанул руль влево, почти разворачиваясь на месте, и двинул прочь от березовых ворот. Кабан удивился и, стараясь разглядеть сквозь залитые кровью глаза исчезнувший вседорожник, стал недоуменно кружить на месте… Когда он услышал приближающийся рев было поздо: сбив давно расплюшенный радиатор и привстав в невероятном порыве на задние колеса, машина подбросила кабана высоко в воздух и он помешкав недолго, будто раздумывал: падать обратно или побыть еще немного там, стал медленно и удивительно точно опускаться в яму, к которой на полном ходу мчался вымазанный кровью, в клочьях кабаньей шерсти и кожи с кусками подкожной клетчатки, разбитый вседорожник, с оторванной дверью, выдранными крыльями, отлетевшим капотом, и какими-то длинными металическими полосками, что веером тащились за ним, и сбившиеся в отдалении в кучу пестрые джипы с ужасом ожидали, когда человек и машина последуют в яму за кабаном…
Когда передние колеса джипа готовы были соскользнуть по отлогим стенкам вниз, Ковбой, переключив двигатель на передние колеса, неспешным согласованным движением рук и ног резко послал машину еще дальше вперед и одновременно дернул ручку ручного тормоза, свято веря, что тросы и колодки системы ручного торможения уцелели, и, крутанувшись на месте, и вспахивая мерзлую землю диском спущенного колеса, не хуже, чем кабан в начале охоты, вседорожник, развернувшись на месте и зависнув на мгновение колесами над ямой, рванул от края, сбивая боковую жердь, которая взвившись в воздух стала медленно кружить там, и тут же замер… И сразу остальные машины двинулись к нему, отчаянно сигналя в приветствии…, а он выбрался наружу и, чувствую себя, как после большой и трудной операции, попытался рефлекторно стянуть с лица несуществующую стерильную бумажную маску, а потом такую же шапочку и увидел, как из ямы показалась голова кабана…, помедлила, стараясь найти его в толпе, и исчезла…