Византия сражается
Шрифт:
– У него все хорошо. Пишет, что они в полной мере воспользовались передышкой, сняли виллу в Аркадии. Это хорошее место, Максим? Кажется, да.
– Было хорошим, – сказал я. – Возможно, что и теперь… – Я так хотел, чтобы в это мгновение мы все втроем оказались там, насладились теплым, соленым воздухом одесского вечера. Я скучал по тому южному волшебству, по запаху гниющих водорослей и морской воды, по простому обществу Шуры и его друзей, которые тогда казались очень искушенными, а теперь – милыми и провинциальными.
– Давайте все вместе отправимся туда завтра? Сядем на поезд?
– А они еще ходят? – Мать оживилась.
– Должны, ведь это главная железнодорожная линия.
– Превосходная идея! – воскликнула мать, но она явно сомневалась.
Эсме допила чай.
– Мне нужно вернуться через два дня. А вы можете ехать.
Фантазия увлекла меня.
– А как насчет отпуска по семейным обстоятельствам?
Эсме
– Это неправильно. Нас слишком мало.
– У нее есть обязанности, Максим.
– Да, мама.
– Да и у нас они тоже… – Мать собрала стаканы. – Без меня прачечная развалится. Дамы будут получать мужские воротнички, а мужчины – ложиться спать в дамских ночных сорочках.
Она засмеялась, налила себе еще чая и сделала глоток, не переставая хохотать. Мы смеялись вместе с ней.
– Все как в старые времена, – сказала мама, и ее лицо стало грустным и суровым.
– Все наладится, – сказал я. – Мы купим собственный дом на Трухановом острове, яхту и будем плавать вверх и вниз по Днепру. Обзаведемся автомобилем и станем ездить в Одессу, когда пожелаем. И в Севастополь. И в Ялту. В Италию и Испанию. И в Грецию. Мы отправимся на воды в Баден-Баден, который к тому времени станет частью России, а на время высокого сезона – в Англию. Париж станет нашим вторым домом. Мы будем накоротке со знаменитостями. За тобой, Эсме, будут ухаживать герцоги и сам принц Уэльский. Вокруг меня соберутся титулованные леди, которые станут бороться за мою благосклонность. А ты, мама, станешь хозяйкой салона!
– Я очень скоро заскучаю.
– Я изобрету новый метод стирки – универсальную прачечную. Одно нажатие – и весь мир засияет!
– Я буду одновременно хозяйкой салона и этой вселенской прачечной?
– Почему бы и нет!
Мы снова рассмеялись. Эти минуты были одними из самых счастливых в моей жизни.
Мать рассказала, что дядя Сеня очень обрадовался новости о моем дипломе. Если мне понадобится помощь в поисках подходящей работы в Одессе, он с радостью предложит ее, однако намекнул, что были и другие возможности. По мнению матери, дядя имел в виду, что мне будет гораздо лучше за границей. Я задумался: может, он по-прежнему хочет, чтобы я направился в Англию? Эта мысль взволновала меня. С тех пор как я стал таким светским человеком, я мог поехать куда угодно. Паспорт оставался одним из моих самых ценных сокровищ. Он был открытым, такой труднее всего получить, особенно во время войны. Я мог покинуть Россию в любое время и посетить все дружественные страны. Я имел возможность побывать в Англии, Америке, Франции. Если заключат мир, я смогу отправиться даже в Берлин, стоит только захотеть. В семнадцать лет я стал весьма значительной персоной. У меня было уже почти все, о чем я когда-то мечтал, за исключением средств на разработку моих изобретений. Я отвез Эсме в отель и, возвращаясь, продолжал размышлять.
За последний месяц я пару раз писал профессору Мазневу. Вероятно, письма не дошли до Петрограда или мой наставник покинул институт. Еще несколько писем я передал через друзей, которые считали, что могут спокойно вернуться в столицу. Все равно требовалось некоторое время, прежде чем придет какой-то ответ. На телеграммы больше не следовало надеяться. Я несколько раз пытался связаться с представителями киевского технического училища, но они были слишком заняты политикой и не проявили интереса к моему делу. Один седобородый мужчина в пенсне, всем своим обликом напоминавший типичного сторонника старого режима, сказал, что у меня российская профессиональная квалификация. Если я хочу получить диплом в Киеве, то мне следует сдать экзамены еще раз, на украинском. Я с отвращением отказался. Тем временем мне сопутствовал успех. Крестьяне, рабочие, дезертиры, беженцы, деловые люди прибывали в Киев, и им требовались услуги механиков. Так что приток людей приносил мне одновременно и выгоду, и неудобства. Я понимал, что наука и техника должны были стать спасением России. Путилов, мечтательный промышленник, разделял мое мнение.
Так же думал и Сталин. Нам нужны были вовсе не революции, а знамение Божье, являвшее Его одобрение науки. Столыпин считал невежество самым опасным из врагов России. И ведь мой город опозорился навеки – он стал местом убийства этого великого политического деятеля. Возможно, Столыпин был истинным посланником Божьим? Силы Антихриста, скрытые под видом полицейских, уничтожили его. Царь, как я слышал, не жалел о потере. Он думал, что Столыпин – любитель евреев. Возможно, это правда, возможно, в этом была его слабость. Он говорил, что немцы «разумно» использовали евреев в своей стране, но те внедрялись в немецкую культуру, пока не захватили ее. Они всегда будут так действовать, если дать им хотя бы малейший шанс.
Немцы заняли Ригу; в Киев приезжало все больше людей. Ливония начала требовать государственного статуса; в некотором смысле победа была одержана не на русской земле, но все истинные русские считали рижское поражение ужасной трагедией. Конечно, евреев не интересовало, кто победил. Они, возможно, рассчитывали, что при немцах жизнь их улучшится.
Вскоре меня должны были призвать в армию. Но я не был готов стать пушечным мясом. Я сделал множество копий письма, в котором профессор Ворсин упоминал о моем специальном дипломе. Каждая копия была четко помечена: «Дубликат». Так никто не смог бы обвинить меня в грубом подлоге. Я разослал копии, вместе с пояснительной запиской, в различные украинские учреждения, предлагая свои услуги. Моя единственная проблема состояла в том, что в письме меня называли Д. М. Хрущевым, тогда как мое новое имя было совсем другим – М. А. Пятницкий. Из-за этого мне пришлось внести одно-единственное изменение. Почерк профессора Ворсина был очень аккуратным – его легко было имитировать. После нескольких попыток я создал факсимиле, в котором повторялось все, что написал профессор, но стояла та же фамилия, что и в моем паспорте. Это может показаться мелким жульничеством. Но поймите: я просто добивался справедливости. Нет ничего дурного в том, чтоб слегка подправить баланс, когда возникает опасность потерять все, чего достиг.
С помощью местного печатника я воспроизвел почтовые бланки Петроградского политехнического института, на которых разместил письмо профессора о специальном дипломе. Проделав это, я почувствовал, как развеиваются все мои сомнения. Я был уверен, что ветер скоро переменится и я получу все, что заслужил. С помощью знакомых бандитов с Подола я сделал две копии своего паспорта с фотографиями. Одна была на имя Дмитрия Митрофановича Хрущева – я мог бы использовать ее вместе с дипломом, если б в нем указали неверные сведения. Другая копия была абсолютно точной. Капитан Браун познакомил меня в киевском госпитале с британским солдатом, который собирался возвратиться домой через Архангельск. Он лишился правой ноги. Я предложил солдату неплохое вознаграждение, чтобы он захватил с собой паспорт, поместил документ в надежный сейф и оставил ключ в Лондоне, чтобы я мог его забрать. Он загадочно подмигнул, забирая у меня золотые рубли.
– Не волнуйся, дружище. Я все сделаю.
Солдат сказал, что, приехав в Лондон, мне следует зайти на почту на улице Св. Мартина; там я смогу забрать ключ. Я не очень доверял англичанину, но капитан Браун заверил меня, что тот был абсолютно надежным парнем. Он также согласился взять письмо, которое обещал, вернувшись домой, отправить родственникам капитана в Шотландии. Фамилия молодого солдата была Фрейзер. Он преуспел, управляя обувным магазином в Портсмуте. Я все еще задумываюсь, не начал ли он с того, что продавал свою собственную непарную обувь. В конце концов, в послевоенном Лондоне могло обнаружиться немало мужчин, которым нужны были только левые ботинки.
Я вовремя принял меры. В сентябре 1917-го, когда в Киеве стояла золотая осень, Керенский провозгласил себя главой правительства и объявил Россию республикой. Какая гордыня! Он перешел все границы, слишком увлекся собственной миссией спасения России. Он недооценил Ленина. Почти в тот самый момент, когда мы могли выиграть войну, когда нам на подмогу прибыли первые американские подразделения, Ленин и его банда стали правителями России; они готовы были заключить сепаратный мир с Германией. Это лишь подтверждало мои сомнения в стратегических способностях товарища Бронштейна. Мир был совершенно не нужен. Мы почти победили. Это было типичное большевистское решение. Они, похоже, предвосхищали и планировали хаос, который сами же и создавали. История? Люди дезертировали из армии еще до того, как их успевали отправить на фронт. Большевики заявляли, что это было частью их замысла. Позднее, очень скоро, они запели по-другому. Большая часть населения восстала против них. Им пришлось создать ЧК и Красную армию, чтобы запугивать людей, которых они, по их словам, спасли. В день первого важного танкового сражения в Камбре наша Украинская Рада объявила весь регион республикой [107] . В одно мгновение мы перестали быть российскими гражданами. По крайней мере, мы больше не подчинялись большевистскому безумию. Хотя мои связи с Петроградом были почти полностью прерваны, я почувствовал, что мы получили передышку. У нас все еще сохранялась свободная экономическая система, которая позволяла мне работать и копить средства.
107
Битва при Камбре (наступление британской армии на позиции немцев) началась 20 ноября 1917 года. В этот день Рада утвердила название «Украинская Народная Республика», провозглашение независимости состоялось 22 января 1918 года.