Византийская тьма
Шрифт:
«И будешь ты царицей мира, — подумалось Денису, — голубка нежная моя!»
Принц встал, взял за руку Дениса.
— Долго я колебался, хотя, как видишь, кто только ни приехал ко мне звать на Священный Престол. Но твое появление, пророк ты или не пророк, я принимаю как знамение судьбы.
Принц поднял полог и вышел к пирующим. Пир здесь уже трансформировался в оживленные танцы, которыми руководил все тот же неугомонный Исаак Ангел. В зале все образовали круг, взяли друг друга за плечи. Словно на каком-нибудь сельском празднике
Завидев Андроника, все кинулись к чашам и кубкам.
— Да здравствует Андроник Великий! — вскричал Исаак и рухнул в кресло, утомленный своим энтузиазмом.
— Друзья! — принц поднял боевые перчатки, и сразу стало понятно, зачем он эти железные крабообразные перчатки брал с собой на пир. — Решено! Мы выступаем!
Все было у него подготовлено к этому моменту. Заревели букцины — трубы легионов, златотканая толпа его гостей, преисполненная восторга, потекла во все четыре арки большого зала. На главной балюстраде все садились на заблаговременно подведенных лошадей, чтобы торжественной кавалькадой проехаться по окрестностям Энейона.
Денис не последовал за ним, остался у полога, тяжелыми складками отделявшего внутренний вход в зал. Какой-то писклявый голос вился вокруг него, просил обратить внимание. Денис сначала думал, что это какой-нибудь дворцовый евнух, к тонюсеньким голоскам которых он уже успел привыкнуть. Но это была женщина, служанка, и лицо ее было знакомо.
Ах да, это же девушка принцессы, Теотокиной подруги, которую вместе с госпожой он встречал на памятнике Быка в день похорон Мануила. Почти такая же, как запоминающаяся Теотокина Хриса, но та роскошная, гордая, а эта лупоглазенькая простушка и зовет ее госпожа как-то забавно — Лизоблюдка.
— Господин, господин, — пищала Лизоблюдка. — Одна особа хочет вас видеть.
— А какая особа хочет нас видеть? — интригующе спросил Денис.
— Ее имя не важно, важно, чтоб вы поклялись честью…
— Ну если это важно, то вот клянусь!
Лизоблюдка повела его по анфиладе многочисленных гостиных и зимних садиков, в одном из которых на каменной скамеечке дожидалась принцесса.
Принцесса поднялась навстречу, и нетрудно было заметить, что она вся в трепете. Но голос ее был ровным.
— Это вы?
— А это вы? — отвечал Денис. После беседы с Андроником, из которой он вышел живым, ему уже ничего здесь не было страшно.
— А ваша Теотоки вышла замуж… — Хотя явно было, не то ей хотелось сказать.
— Я знаю, — с естественной грустью ответил он. Но ее, видимо, уже занесло, как меньше часа тому назад заносило и Дениса.
— А она готовится родить ребенка!
Неизвестно, чем бы окончился этот более чем странный разговор, если бы не случился нелепый инцидент. После ухода господ слуги, естественно, принялись за уборку, распахнули все что можно, чтобы проветрить анфилады. Заколебались занавеси, захлопали фрамуги. Невольно ограждая хрупкую Иру, Денис взял ее за плечи, забыв начисто, что он не в СССР.
— Не прикасайтесь ко мне! — чуть не топнула она ножкой. — Кто вы такой? Не смейте до меня дотрагиваться!
И тотчас стало ясно, что она под усиленной охраной. Из-за каждой кадки с розовым деревом, из-за каждой скамейки выскочили нянюшки, дядюшки в чалмах и кинулись на клич госпожи.
Денис заснул, как только голова коснулась подушки. Волшебно пахло чистым полотном и медовым сеном. Постелила ему на сеновале добрая матушка София Русина, постелила, да еще подушку перекрестила, как мать сделала бы это сыну, вернувшемуся на родину. И Денис заснул со спокойной улыбкой.
Когда проснулся, не сразу мог сообразить, где находится и почему. Но в последнее время где только не приходилось ему просыпаться, пора ко всему привыкать. Он, наверное, проспал не дольше часа, так как был еще день. Багряный свет заката просвечивал сквозь бревна крестьянской постройки. В углу на курином нашесте птицы голготали по-своему, топтались на невидимых жердях. Ва, ва, ва, — буркотали несушки. — Василевс петух!
Куд-куда, куд-куда, и куда ты изволишь меня посадить, рядом чтобы с собою…
Денис продолжал блаженно улыбаться. Дом Устина Русина, где ночевали они после возвращения из Энейона, был построен так же, как все дома стратиотов анатолийской Византии. Строился он из дикого грубого камня, из самодельного большемерного кирпича и снаружи выглядел как огромная мазанка. Только хозяйственные постройки — сеновал, коровник, амбар — делались из дорогого в этих местах круглого леса. Они чаще всего выгорали в бесконечных местных драках и инцидентах, а из бревен проще всего было их восстановить.
Основой дома был мегарон — мужская половина. Он строился на четырех кирпичных столбах до самой крыши, в нем был огромный очаг из шершавых валунов-камней, совсем как в гомеровской «Одиссее». Были дубовые скамьи и стол, прокопченный дымом былых сборищ и пиршествований. Мужчины и спали здесь, у них были постоянные места для спанья на хорах — по-нашему на полатях, — высоко, под самым потолком. Там, на хорах, умещались еще и крохотные комнатушки для гостей.
За полукруглой аркой, за ковротканым занавесом располагался гинекей — женская половина, тоже особая страна.
Дениса же настояла Фоти положить на сеновале, мотивируя: комнаты для гостей в мегароне тесненькие, там много гари от очага, на котором из-за многолюдья день и ночь жарится мясо. Сказала, что Денис устал от своих непрестанных деяний, ему надо хорошенечко отдохнуть, а как тут отдохнешь, если в мегароне до поздней ночи мужики травят всякие побайки (анекдоты). Все отнеслись к ее просьбе с пониманием. Ведь недаром у народов, у которых были родовые дома (в том числе у русских), молодым стелили в чулане, на хозяйственном дворе, даже на леднике.