Визави

Матков Александр

***

До больницы было рукой подать. Мерзопакостная погода с одной стороны пришлась к месту - народ и носа не показывал, с другой стороны - галоши оказались дырявые, а луж расплодилось - конца-краю нет. Вдобавок дождь строчит как из пулемёта и естественно капли-снаряды падают прямиком на клеща. Тонкий капюшон совсем не защищает паразита и тот отвечает соответственно: наседает на голову Красовского всё пуще и пуще.

Таким образом, простая прогулка перестаёт быть таковой. Красовский перенесся в зону боевых действий. В ушах звенит, как от рядом взорвавшихся гранат; режущий ветер жалит суровее игольчатых

штыков на винтовках; рекрут кидается из стороны в сторону, всячески увёртываясь от града пуль; наступить в лужу стало равносильно поставить ногу на мину. Отчаянно борясь, боец прорывается вперед. Клещ размером с дыню тянет сейчас килограмм на двадцать, а то и больше - все тридцать. На пути солдата появляется спасительный блиндаж, он бросается под крону дерева. А времени, чтобы отдышаться в обрез. Когда дыхание более-менее выравнивается, а в глазах не двоится так явно, рядовой снова принимает бой. Открылось второе дыхание, и ажно вовремя - клещ, представлявший из себя боевое снаряжение, сделался раненым сотоварищем. Красовский замедляется вдвое. И лужи смыкаются перед ним плотным строем, а ведь ступенчатая лестница спасительного серо-белого здания прямо за ними.

"Как же так?
– не соглашается Красовский.
– Я далеко зашел и не отступлю". Самое время для победного рывка. Рывок получается вялым, тягучим. Калоши наполняются водой под завязку. Да, Красовский победил - добрался до госпиталя, однако и без ран не обошлось: дрожащие руки, промокшие насквозь ноги, посиневшие губы, насморк. Савва Красовский не испытывал радости, он буднично (скрывая одышку) подошел к стойке регистрации, взял свою больничную карточку и талончик, и занял очередь - второй, сразу после тихони старушки с палочкой (кажется, она сидит тут вечность).

Ждать пришлось относительно долго. Пациенты прибавлялись мало-помалу. Красовский сидел слившись со стеной (дождевик и больничные стены были одного цвета - серо-зелёного), будто покрывшись мхом. Уныло пялясь в плитку пола, он думал о том, что скажет доктору; с чего начнет; как поведёт себя врач. В какую-то минуту он даже подумал сбежать, броситься наутёк, но тут вышла старушка, настал его черёд. Но он не сдвинулся с места. Это егоза неуверенность затягивала узлы верёвок, накрепко привязывая Савву к стулу для ожидания, не давая пошевелить и пальцем; а лиходейка боязнь стучала молотком, намертво прибивая его калоши гвоздями к полу. "А что если врач не поможет мне? Я останусь уродом. Люди будут тыкать в меня пальцем, шарахаться от меня? Ко мне станут относиться хуже, чем к побирушке? Как к пустому месту?". И тут на выручку пришел страх. Он разрезал путы неуверенности, один моток за другим; выдернул нагеля боязни, один за одним. Савва Красовский поднялся со своего места и вошел в кабинет врача.

– Здравствуйте, - не поднимая головы от своих записей, сказал Александр Сергеевич Пустовалов.

По приличию Красовскому полагалось снять верхнею одежду и повесить на вешалку, но он не стал - прошел к стульчику и уселся напротив врача в мокром дождевике.

Савва Красовский был нечастым посетителем сего заведения. Болеть он не любил. Тем не менее, с доктором Пустоваловым имел честь видеться и вне больничных стен, ибо тот был другом старшего брата Саввы. Так что им приходилось вести светскую беседу раз или два. Правда и беседой это не назовёшь; с кем бы не общался Красовский - интеллигентным человеком или мещанином, он всегда вёл себя напыщенно, говорил высокопарно, как бы между строк выставляя собеседника круглым невеждой; причём Красовский был чертовски начитанным и мог вогнать в краску труженика любой профессии.

И очевидно, что доктора Пустовалова при первой их встрече он тоже осквернил своим цинизмом: высмеял, объяснив тому, да и всем кто был рядом происхождение его фамилии.

"Нет, маловероятно, что этот Пустовалов вспомнит меня, это у меня памятливость что надо, а не у него".

– Доктор, - обратился Савва, не узнавая свой голос.

– Ну, на что жалуемся?
– всё также изучая бумаги буднично поинтересовался Пустовалов.

"У меня клещ. С этого мне следует начать? Или может...".

– Доктор, кажется, я заболеваю. Насморк, и...

– Кашель?

– Нет.

– Температура есть?

– Не знаю.

Доктор впервые посмотрел на своего пациента:

– О, что ж Вы в мокрой одёжке сидите, так тем паче заболеете. А ну-ка, снимайте.
– Савва замялся.
– Снимайте-снимайте, у нас так не принято.

Красовскому ничего не оставалось, кроме как подчиниться; он откинул капюшон и плачевно взглянул на доктора. Красовский ожидал вытянутой физиономии, или междометия "Ах!", но Пустовалов проявил своё отношение наихудшим для Красовского образом - так, гримаса отвращения отразилась на его лице.

"Это он на меня кривится или из-за клеща?" - недоумевал Красовский и кисло спросил:

– Поможете?

Доктор спокойно достал градусник и положил его у края стола перед Красовским.
– Меряйте, - сухо проговорил он.

Красовский подчинился, сунул градусометр подмышку, повисла тишина - слышно, как муха пролетит. Врач же нонче больше записи свои не штудирует, но и на Красовского не глядит - сидит, косит в окно и молча морщинится.

– Вот, - освобождает из подмышки и протягивает градусник Красовский.

– Сколько там?
– брезгливо интересуется врач, не беря градусник, как бы побаиваясь, что тот обожжёт ему руку.

– Тридцать семь ровно.

– Угу, - откровенно кривится врач.

Пустовалов встаёт со своего места, отходит к окну и, заложа руки в карманы халата, глядит на улицу.

– Вот что, - воротит он нос, - домой и отлежаться, чай травяной пить...

– Помогите, уберите его, доктор, - упавшим голосом просит Красовский.

– Есть и другие пациенты, не задерживайте очередь, - неучтивым тоном говорит Пустовалов.

– Доктор, умоляю, заклинаю! Искорените это, - с убитым видом просит Красовский.
– Прошу вас, ну хотите я вам...вам...

Красовский не успевает ничего предложить.

– А ну, прочь отсюда!
– оборачивается Пустовалов.
– Чтоб я больше этого не видел!
– И говоря "этого" указывает пальцем не на клеща, а на самого Красовского, сначала прямо на его грудь, а затем на дверь.
– Вон!

Красовский испуганно вскочил и опрометью рванул к двери; а потом и на улицу.

***

Противный дождь прошел и пасмурность и без того бескрасочного дня уступила своё место бледности. Сквозь сито белой пелены мелькают фигуры. Как кажется, Красовскому битва минула, и поле боя осиротело. Остались лишь призраки - скользящие в тумане образы.

"Это случилось. Меня признали мерзким; вызывающим тошноту и неприязнь. Я для них тля, плешь. Никто не подаст руки. Никто? А кто у меня вообще есть? Брат! Уж он-то точно не отвернется".

Идучи промеж луж, Красовский не сразу сообразил, что забыл натянуть капюшон. Тревожно оглядываясь по сторонам, он запрятывал клеща. "Люди в больнице, они видели меня, когда я убегал? Успели понять?" - от этих мыслей Красовский поник еще больше. Надежда на брата - единственное, что пока не давало ему зачахнуть.