Визажистка
Шрифт:
— Ай-ай-ай, так ведь не хватает же, никак не хватает, милок, — просительно заглядывала старушка в глаза деду.
— Отходи, хозяйка, не заслоняй зря товар — глядишь, у других хватит, кто тебя побогаче, — ответил старичок, любовно поглаживая рог на козлиной голове с вдохновенно закатившимися глазами. И вдруг скосил в сторону Веры глаза и подмигнул ей, как заговорщик.
Вера еще раз посмотрела на ящик и содрогнулась: неужели из этой рогатой башки вообще можно приготовить какое-нибудь варево?
В сценке с козлиной головой был словно скрыт какой-то тайный смысл, знак, который необходимо было разгадать, и Вере вдруг пришло в голову, что именно сейчас, в эту самую минуту, в ее жизни может произойти что-то очень важное. Прекрасное и ужасное. Трагическое — и до одури счастливое. У нее вдруг перехватило дух, и сердце кольнуло уже по-настоящему.
— А знаешь, как переводится с древнегреческого слово «трагедия»? — спросила Вера Бориса почти автоматически, чтобы справиться с дыханием. — «Песнь козлов».
— При чем здесь козлы? Ты не на меня, случайно, намекаешь? — притопнул от холода Борис.
— Ну как же, ведь сначала были не пьесы, а дифирамбы в честь Диониса, которого сопровождали сатиры, козлы, силе…
Вера не договорила и остановилась на полуслове.
Из больших дверей рынка вышел и теперь шел в ее сторону незнакомый молодой мужчина.
Но Вера могла бы поклясться чем угодно, что она в мельчайших подробностях помнила и откуда-то знала это лицо, которое показалось ей сейчас невероятно, божественно красивым.
Какой-то секунды хватило, чтобы охватить взглядом иссиня-черную прядь спускающихся на лоб волос, чуть заметную горбинку на носу, нежные, капризно сложенные губы и даже крошечный порез на подбородке от торопливого бритья.
Мужчина прижимал к груди несколько больших пакетов, в которых просвечивали апельсины, яблоки, а сверху виднелась крупная гроздь черного винограда, совершенно нереальная в этот февральский метельный день. Поравнявшись с Верой, он посмотрел в ее сторону, но… поскользнулся, на время потерял равновесие, и несколько красных яблок покатились в разные стороны по растоптанному снегу. Вера подняла яблоко, подкатившееся к ее ногам, но мужчина только улыбнулся и отрицательно мотнул головой.
— Спасибо, но у меня все равно руки заняты, я связан по рукам и ногам, — сказал он шутливо, пожав плечами.
А так как Вера все еще растерянно держала яблоко на весу, прибавил:
— Кого-то вы мне напоминаете? Вы, случайно, не Адам и Ева? Как вас зовут?
— Вера…
— Значит, Адам и Вера. Тоже звучит неплохо… Хорошая вы парочка.
И вдруг протянул Борису пакет с апельсинами.
— Это… за что это? — не понял журналист.
— За удовольствие. Приятно увидеть в первый же день в родном городе такие лица. Я два года в Саратове не был, и мне казалось… А, ладно.
Махнув рукой и не договорив, он прошел мимо, в сторону шоссе.
«Наверное, я смогла бы его полюбить, — растерянно пронеслась у Веры в голове странная мысль — первая за последние месяцы после развода, когда она приказала себе отказаться от спонтанных влюбленностей и всевозможных глупостей. — Точно, смогла бы».
Казалось удивительным, что на мужчину никто не оглядывался и не обращал особого внимания. Зато Вера отчетливо, в мельчайших подробностях, все еще видела перед собой его лицо, словно на мгновение освещенное вспышкой яркого света.
Ей даже пришло в голову, что сейчас этот человек непременно снова посмотрит в ее сторону и улыбнется. Но он остановился возле машины цвета кофе с молоком, каким-то быстрым, неуловимым, интимным движением открыл дверцу, небрежно бросив на переднее сиденье свои пакеты, положил на руль руки — как показалось Вере, жестом пианиста.
— Ты говорил, что почти всех в городе знаешь? — быстро спросила она Бориса, кивая на машину. — Кто это? Кого-то ужасно напоминает.
— Не знаю, — удивленно сказал Борис. — Он же сказал, что приехал откуда-то, два года его тут не было. Нет, все равно не помню. Но вроде бы среди политиков я его физиономии не видел. Может, бизнесмен какой-нибудь, новый нерусский?
— Вряд ли, — сказала Вера, отводя глаза, чтобы не видеть, как машина цвета кофе с молоком будет отъезжать, но потом все равно разворачиваясь всем телом в сторону шоссе.
— Слушай, а с тобой интересно. Обратила внимание, как он нас назвал? Кажется, это намек, имей в виду, что я почти согласен. Эй, ты не заснула? Ты же на базар идти хотела, что-то покупать, — постучал пальцем в спину Борис. И Веру почему-то сильно, болезненно поразило странное ощущение, словно под лопатку ей попала та самая пресловутая стрела амура, которую все равно не может вынуть никто из смертных.
— Нет, все в порядке, — очнулась Вера.
Ей подумалось, что за одну эту минуту она вполне могла даже внешне измениться до неузнаваемости, сделаться другой с ног до головы. И было немного странно и обидно, что Борис ничего этого не заметил, видел ее прежней, точно так же смотрел в глаза с радостным, щенячьим обожанием.
Вера не выдержала и еще раз оглянулась на дорогу.
Машины цвета кофе с молоком на ней видно не было, но над тем местом, где она только что стояла, под только включенным фонарем, снежинки метались особенно взволнованно, отливая при этом всеми цветами радуги.
«Не судьба, — подумала Вера. — Не встреча».
— Можно, я дальше одна пойду? — устало спросила она Бориса. — Не обижайся, но мне сейчас так надо.
…Через пару часов Вера поднималась домой по лестнице и несла с собой не только тяжелую сумку, но и целый ворох невеселых мыслей и нерешенных проблем.
У Антошки заболело горло, и мама на несколько дней оставила его у себя, — это ужасно, но в то же время хорошо, что есть время для уборки. В одном месте требуется учитель истории, но с зарплатой четыреста пятьдесят рублей, и к тому же школа находится на другом конце города. Соглашаться или попробовать поискать что-нибудь другое? Сергей поглощен своей новенькой, с иголочки, жизнью и, похоже, не собирается им с Антошкой больше помогать. По крайней мере сегодня он снова не сказал об этом ни слова. И она опять не спросила, не сумела победить свою гордость. А ведь дала себе слово напомнить ему, что Антону к весне нужна новая куртка…