Шрифт:
Глава 1
В РУИНАХ
Первого февраля Вера проснулась утром на собственном родном диване и вдруг увидела над головой трещину.
В первое мгновение ей показалось, что она все еще смотрит странный сон, от которого пыталась всю ночь отделаться, но он, наоборот, как будто еще больше разрастался и становился многолюднее.
Как будто бы Вера все же купила сыну конструктор «Лего», возле которого тот может часами стоять в «Детском мире». (Шестьсот семьдесят три рубля! Безумие! — прострелила сквозь сон реальная цифра.) Разумеется, Антоша немедленно начал строить свои домики и замки, но вдруг под его руками они каким-то образом сделались большими и принялись с треском рушиться, почему-то при этом отскакивая в разные стороны, как мячи. Вера испугалась, что сейчас разноцветные обломки упадут на самого строителя, которого почему-то теперь нигде не было видно. И от этого с каждой минутой становилось страшнее: может, Антон где-нибудь уже лежит, придавленный и зареванный, а ей за грохотом не слышно, откуда он зовет маму?
Но к ужасу примешивалось и другое, неизбывное, гложущее материнское чувство вины: вот-вот, сама купила, своими руками устроила такую жуть, никто ведь не заставлял. Получила? Сидел бы ребенок спокойно за столом, красками рисовал, — к тому же и экономия.
Вера бросилась искать Антошку и вдруг лицом к лицу столкнулась с молодым мужчиной, который нес на голове ящик с кистями и красками.
Ничего себе, да это же был художник Карл Павлович Брюллов, изобразивший сам себя в таком виде на знаменитой картине «Последний день Помпеи»! Вера пригляделась и увидела, что все вокруг действительно поразительным образом напоминает кошмарную фантазию художника на тему извержения Везувия, который когда-то похоронил древний город под пеплом. Если только представить, что все здания и башни были сделаны из пластмассового конструктора «Лего», а люди в развевающихся древних одеждах остались точь-в-точь такими же, как на картине Брюллова, и даже издавали гортанные крики на непонятном языке.
«Главное — ничего не боись, хуже того, что есть, не бывает», — вдруг по-русски и совсем по-простецки сказал Вере великий живописец, подмигнул одним глазом, а потом наперерез толпе полуобнаженных, обезумевших от страха людей протиснулся в здание с башенками, откуда жители лего-Помпей, наоборот, в ужасе выбегали.
«Ага, это он мне подсказывает, куда идти, потому что он — русский, свой. Значит, Антошка тоже может быть там», — по-своему поняла странные слова Вера и следом за художником ринулась в дом. А потом здание стало медленно раскачиваться, подпрыгивать под ногами, и вдруг появилась как раз эта трещина на потолке…
Вера поняла, что должна немедленно, срочно проснуться, поморгала глазами, но трещина не исчезала.
И только тогда Вера все вспомнила.
Ну конечно, ведь она сегодня первую ночь провела в своей новой, а точнее, очень, и даже слишком, старой квартире, где, засыпая, невесело размышляла об этой самой трещине, весеннем ремонте, стройматериалах. Но больше всего — о деньгах, которых на ремонт все равно в ближайшее время не предвиделось, потому что в первую очередь нужно было отдавать долги за эти самые руины.
Наконец-то остались позади волокита с обменом квартиры, хождения по каким-то деревянным сараям, в которые ее с Антоном норовили заселить веселые и услужливые маклеры, простаивание в бесконечных очередях за справками с печатями и планами квартиры, заполнения бланков… И росписи, росписи, росписи, множество закорючек с росписями, поставленных на разных бумагах.
Такое ощущение, что за все годы работы в школе Вере не приходилось ставить столько подписей, сколько за один последний месяц.
Клем… с хвостиком, а потом в скобках, уже разборчиво: Клементьева В.М. Что, гражданочка Клементьева Вера Михайловна, — никак переселились? Поздравляем! Но что это вы теперь не радуетесь, а грустно таращитесь на потолок?
Самое тяжелое в обменной эпопее для Веры было то, что ей слишком часто приходилось в разных конторах по необходимости встречаться с Сергеем и его молодой женой. Квартира-то у них, которая продавалась и теперь поделилась на две, все же как-никак была общей, и потому встреч в казенных домах, где Сергей тоже под договорами и квитанциями должен был ставить свою подпись, избежать оказалось невозможно.
СКл… А дальше витиеватая гордая закорючка и расшифровка — Клементьев С.В., Сергей Владимирович. То есть в недавнем прошлом — законный муж.
Хуже всего, что Сергей почти никогда не появлялся один, а приходил под ручку с Лерой, с которой он сочетался законным браком буквально через месяц после развода. Вере постоянно казалось, что при встречах Лера слишком уж пристально и почти что покровительственно разглядывает ее своими большими серыми глазами, словно знает некую засекреченную формулу счастья, о которой другим ведать не дано, не положено.
Только рядом с этой девушкой Вера впервые в жизни начала ощущать свой возраст, о котором раньше особенно не задумывалась.
Хотя — ну что тут такого особенного? — разница-то всего на каких-то семь лет: Вере почти тридцать, а новенькой жене… далеко не тридцать. Впрочем, ровно столько, сколько было и самой Вере, когда она выходила замуж за Клементьева С.В., правда, уже в придачу с Антошей, который родился через четыре месяца.
И легкое к ней участие, как к безнадежной больной, и кроткие, полные обожания взгляды на Сергея, и новые щеточки для мытья посуды, деликатно выглядывающие из сумки, — все в этой девушке вызывало у Веры сильнейшее раздражение, почти что протест.
Даже одно только имя — Ва-ле-рия.
Ее имя, как ни склоняй, ни возводи в степень и ни уменьшай, все равно будет звучать коротко и просто — Вера. А эта, видишь ли ты, — Валерия, Валерочка, Лерочка, даже — Лерчик.
«Мне нужна моя женщина», — высказался накануне новой женитьбы Сергей.
«А я — чья?» — удивилась Вера.
«Ну, не знаю, — пожал он плечами и вдруг прибавил раздраженно: — У Сократа своего спроси».
«При чем тут Сократ?»
«Значит, у этого, как его… Эмпедокла. Или у кого-нибудь еще из этих, бородатых…»
«Хорошо, а Антон тогда — чей?» — не сдавалась она. Но Сергей отвернулся и промолчал.
«Получается, Антон — мой, только мой», — впервые в жизни сделала Вера такой вывод и чуть не заплакала от внезапной жалости к себе, и особенно к Антошке. Но сдержалась, оставила слезы на потом.
«Это мы еще посмотрим», — пробормотал Сергей, но как-то невнятно, без особого выражения. Типа того, что там будет видно, как в новой семье сложится, — зачем зря заранее загадывать насчет мальчишки?
Именно после этого короткого разговора Вера поняла, что теперь точно все, конец. Их общий мир, который казался когда-то сияющим и нерушимым, рассыпался окончательно и бесповоротно, и нет никакого смысла пытаться что-то собирать заново, выяснять отношения, захлебываться от рыданий. Лучше как можно быстрее пройти через все формальности, дележки, обмены…