Визг тормозов

ВИЗГ ТОРМОЗОВ

А.МАРТЫНОВ

Пшеничное поле за лесом встретило его пронизывающим ветром. Мелкие стрелы моросящего осеннего дождя резко, как иголки, щипали его лицо.

Сразу же вспомнились знойные дни ушедшего лета, те глупые жалобы на жару, которые он изливал в своих мыслях, ругаясь то на прохожих, то на небо, то на ставший уже родным, большой и часто сырой город.

Забыв про дождь, про усталость, про пропущенный завтрак

и обед, он шёл по полю. Зачем и куда – ему было абсолютно неважно.

Многое стало как-то неважно. Да что многое, всё, абсолютно всё было неважно, было каким-то далёким.

Бродить по полю, пересекать без цели лесной массив из переплетённых кустарников и деревьев, бесцельно наблюдать краем глаза за глупыми лягушками или неповоротливыми слизнями, которые скоро уснут или просто умрут – стало его работой, его досугом.

Эти странные прогулки сначала были каким-то важным ритуалом его одиночества. Но спустя всего пару недель навалились таким бременем, что сознание во время этих бессмысленных и бесцельных гуляний, пыталось искать и искало новые занятия, новые глупые смыслы. Но, к большому сожалению, ни мозг, ни душа ничего подходящего не находили.

Было просто жаль, жаль себя, жаль свою судьбу. Печаль ходила за ним по пятам. И эта печаль за руку с разочарованием лениво, но настырно плелись сзади, не отставая ни на шаг, огибая кочки, проваливаясь в мокрый мох. Он поймал себя на мысли, что в последние месяцы эти унылые сестры печали не подпустили к нему ни одной весёлой, тем более смешной истории или фантазии.

Создалось такое впечатление, что эти печали даже спят рядом, сидят подле него за обеденным столом, читают вместе с ним, даже работают в огороде. Неужели им со мной так комфортно, думал он. Неужели им самим не хочется куда-нибудь уйти от меня – часто задавал он себе вопрос.

Её длинные руки, красивые ноги, особенно икры, через чур широкие для девушки плечи – ежедневно всплывали в памяти, точнее, всё это никуда не уходило, скорее немного пряталось, когда всё тело поглощала какая-то работа или какие-то другое занятия.Одним дождливым и привычно скучным днём он укрылся ото всех и всего в свой волшебной комнате. Он сам придумал унылое, но надёжное пространство, которое навивало ещё более тревожные и мрачные мысли. Он нарочно проводил там дни, чтобы вернувшись оттуда обычная, ставшая нормой печаль, переносилась чуть легче. Эта чёрная комната, эта пещера внутри его мира пока ещё была в его власти. С ней он договорился. Никто и ничто не запирали его там. И так как возможность выйти из этой комнаты была всегда во власти его самого – этот факт даже

радовал его. Комната, окутанная полумраком, старые коричневые стеллажи, эта, ещё не древняя пыль, эти книги, пара игрушек, какие-то смешные безделушки – всё это было для него нетронутой атмосферой той прежней прошлой жизни, где он был готов остаться навсегда, но которая слишком скоро, слишком быстро и бесповоротно покинула его. Все последние месяцы он прятался в этой комнате, в этом святом для него месте. Включая слабую лампу, хватая руками те старые вещи, обнимая их, он погружался и растворялся в тех уже упущенных и безнадёжно потерянных годах, проведённых тут с ней.

Чёткие воспоминания, силуэты и запахи – всегда были рядом, всегда, однако, в вечерние часы, особенно в выходные дни, всё это, навязчиво и с напором, вырывалось откуда-то изнутри, затмевало и взгляд, и все остальные мысли. Он был готов поспорить с кем и чем угодно – что узнал бы её из тысячи лиц и фигур, даже в тёмную дождливую, туманную, любую погоду. Особенно странно обстояло дело с запахами, ощущение того, что она всегда рядом никогда, ни в один из этих дней, не покидало его. Конечно, убеждал он себя, ведь они прожили тут немало времени, но ведь запахи были настолько явные, такие живые, свежие и настойчивые, что каждый раз, когда он открывал двери какого-то помещения или комнаты – он надеялся, он верил, что сейчас там окажется она.

Она просто куда-то поехала, скоро вернётся, они сядут за стол, будут обедать, хохотать, обсуждать какие-то мелочи, а, возможно, они немного погрустят вместе, пожалеют друг друга. Затем они выйдут на улицу, поймав редкие лучи солнца, ощутив своими телами несильный ветер, с наслаждением уставятся в небо.

Они часто смотрели в небо, над полем практически всегда парила одинокая хищная птица. При чём, никогда эта птица никого не ловила, а просто мирно летала кругами, возможно, наблюдала за ними.

Вместе. Ему так нравилось это слово, он даже произносил его тише остальных в своих мысленных беседах. Ему казалось, когда он берёт её за руку, говорит «вместе», смотрит в её глубокие серо-зелёные, слегка холодные глаза, то – всё вокруг замирает. Даже воздушный хищник начинает парить как-то особенно тихо, звуки вокруг приглушаются, трава приглаженная ветром перестает шуршать. Вместе. Вместе.

Эти воспоминания успокаивали его. Это был бесплатный, но такой сильный, ужасно сильный наркотик. Казалось, что он контролирует эту комнату и посещает этот куб тогда и так, редко или часто, как хочет он сам.

Но это была просто ещё одна иллюзия, это была неправда – эта комната, эта мебель, запахи, касания, её вещи вокруг, и самая последняя пылинка – имели всепоглощающую власть над ним, над взрослым, опытным, самостоятельным мужчиной.

Конец ознакомительного фрагмента.