Визит к архивариусу. Исторический роман в двух книгах
Шрифт:
«Ах, вот где твой тайничок», – отметил про себя Мытищин, а громко спросил:
– Готово?
Львов кивнул, предложив жестом молодому человеку коньяку. Тот на приглашение никак не отреагировал. Николай Михайлович выпил и, выуживая из вазы, стоявшей в баре как раз под полкой, дольку лимона, к ужасу своему увидел ехидные язычки торчащих купюр. Он торопливо захлопнул бар и, отступив от него, протянул три векселя Григорию. Мельком взглянув на них, Мытищин опустил их в карман.
– Теперь и выпить можно. Жаль руки испачкал кровью, – сказал он.
Потом в поисках чего-то он стал
– Куда девался платок? – спрашивал он себя. – А, вот он!
Григорий из бокового кармана пиджака вытащил револьвер, и, демонстративно проверяя, полна ли обойма, крутанул барабан. Оставшись довольным, он переложил его в другую руку и наконец извлек из недр кармана не первой свежести платок. Положив револьвер рядом с дверцей бара, Григорий, обращаясь к нему как к третьему присутствующему, сердечно, не без оттенка сожаления произнес:
– Думал, друг мой, придется тобой воспользоваться. Слава Богу, обошлось.
Тщательно, палец за пальцем вытерев руку, он открыл бар.
– О! – воскликнул Мытищин, с любопытством рассматривая кончики торчащих денег.
– Это что такое? Никак тайник…
Он потянул на себя поддон, оказавшийся действительно выдвижным ящичком, внутри которого под пачкой только что полученных Львовым денег, лежали какие-то бумаги.
Николай Михайлович бросился к молодому человеку. Но тот, видимо, предвидел подобную реакцию, схватил револьвер и сквозь зубы процедил:
– Ни с места!
– Это же грабеж…
– Что ты говоришь?! – не отводя револьвера, прошипел Григорий. – Это, стало быть, грабеж… А вот это, – он ткнул на расписки с росчерками его матушки, – это не грабеж?! Скажи, как это называется?
Лицо Григория исказила страшная гримаса гнева. Он широко и решительно шагнул в сторону Львова …
– Нет в русском языке такого слова. Не придумали. Может еще придумают. Чтобы, произнося его, каждый содрогался, понимая о какой мерзости идет речь. И чтобы ни у кого не возникало желания поднимать подлеца на Олимп и ломать перед ним шапки. Возвышать такого – значит признать его право на подлость. Сильные мира сего – подлецы высшей гильдии. Но на всякого подлеца рождается свой подлец… Самое смешное то, что, уничтожая одну подлость, другая, победившая, становится изощренней, совершенней…
Мытищин говорил, а сидящий внутри него двойник, словно со стороны слушая и наблюдая за ним, иронически ухмыляясь, говорил: «Эва, куда тебя повело. Не к добру…» Его умствования подобного рода и ощущение двойника, как уже им не раз замечалось, были первыми признаками надвигающегося припадка.
– Пора кончать! – оборвал он самого себя.
– Побойся Бога, Гриша, – по своему истолковав его злобный выкрик, взмолился Львов.
– Виноват перед тобой… Виноват… Прости старика…
Подбородок «благодетеля» сморщился как у обиженного ребенка, губы сползли в бок, из глаз посыпались горошины слез.
Мытищин жестко в упор посмотрел на Николая Михайловича.
– Совесть у подлецов говорит только под дулом. И все равно с подлостью на уме.
– Возьми, возьми все эти бумаги, Гриша. Только оставь меня. Оставь…
– Убери дуло в сторону и он снова становится подлецом, – не слушая Николая
4.
– Гони в Вышинки, – крикнул он дожидавшемуся кучеру.
Полчаса спустя у одной из крайних изб села он велел остановиться. По-хозяйски распахнув дверь, Григорий вошел в полутемную горницу. Сидевшие за столом несколько мужиков, как по команде повернули головы на вошедшего, и тут же повскакали с мест.
– Здорово, мужики, – осенив себя широким крестом, поприветствовал он.
– И вам, барин, доброго здоровьичка, – вразноголосицу ответили мужики.
– Я к тебе, Януарий Степанович, – не дожидаясь приглашения, Григорий тяжело опустился на лавку.
– Что с тобой, князь? – встав из-за стола, чуть набычившись, но с теплотою в голосе, спросил Варжецов. – На тебе лица нет.
– У меня дело к тебе, Януарий Степанович, – массируя виски, сказал он.
Варжецов был приятно ошеломлен. Княжеские дети никогда к нему не захаживали. Так, от случая к случаю, когда приходилось бывать в усадьбе Львова, где жил в последнее время с ними и Андрей, они с ним разговаривали как со свойственником. Без высокомерия. А как-то раз Григорий, упражнявшийся с кавказцем драке на кинжалах, попросил Варжецова показать нехристю Мирзе беку, что и у нас на Руси могут владеть ножом. Ян тогда показал один коварный жиганский «коленец» с перекидом ножа из рук в руки, на который изобретательный Мирза бек нашел контр прием. Тогда, да и всегда, когда случалось, Григорий держался с ним подчеркнуто почтительно. Своим поведением показывая окружающим, что они, Мытищины, не считают дядю их сводного брата Андрея чужим для себя человеком, какая бы худая слава о нем не ходила. И потом Яну рассказали, как молодой князь Мытищин наказал за Андрея своего управляющего.
– Дело так дело, – ровно, словно для него иметь общие дела с Мытищиным было в привычку, сказал он и, быстрым, резким взглядом окинув гостей, тоном, не терпящим возражения, приказал:
– Ступайте, мужики. Повечеряли и будя…
Те гурьбой, не надевая шапок, пошли к выходу.
– Князя у меня не видели! – крикнул он вдогонку.
Григорий через силу поощрительно улыбнулся понятливости Варжецова.
– Вестимо… Знамо дело, – отозвались мужики.
Оставшись одни, Ян повторил свой вопрос.
– Что с тобой, Григорий Юрьевич?
– Голова… Потом, потом о ней…
– Выпей винца.
– Коньяк если есть.
Нашелся и коньяк. Залпом осушив полстакана, как ни странно, отменного французского коньяка, он с минуту прислушивался к себе. Боль в затылке и в висках, предвещающая скорый припадок, постепенно притуплялась. «На день на два – не больше», – подумал Мытищин. Он знал это по опыту.
– Отлегло, – облегченно выдохнул Григорий. – Теперь о деле.
Он быстро, без особых подробностей рассказал Варжецову о своем «визите» ко Львову. Под конец рассказа он выложил на стол привезенные собой бумаги. Варжецов с интересом изучал каждый документ.