Вкус блаженства

Джеймс Элоиза

– Но...

Больше Гризелда не могла продолжать эту комедию.

– О, убей меня сейчас же! – возопила она. – Я себя опозорила, запятнала! Моя жизнь разрушена! Моя репутация, мое тело, моя...

Она сделала паузу и уже подумала, не упасть ли снова в обморок, как вдруг заметила, что Чарлз весело улыбается, глядя на нее.

– А ты неплохая актриса...

– Слава Богу, что ты наконец это заметил! Поверь, я смогла бы описать подобную сцену не хуже тебя.

– Это всего лишь клише, – добродушно возразил Чарлз. – И к тому же женщины

в моих книгах никогда не издают стонов.

– А жаль, – усмехнулась Гризелда. – Я от всего сердца наслаждалась этой сценой, и мне пришлось прервать представление только потому, что ты собрался окатить меня водой.

– Ясно. Я только не понял, к чему вообще вся эта комедия...

– Ну надо же мне было узнать, как ты обращаешься с женщинами, потерявшими сознание. – Гризелда уселась поудобнее и поправила волосы. – Прежде у тебя не было такого опыта, верно?

– Нет.

– Ты что, считаешь меня дурой, неспособной понять, чем ты занимаешься?

– Но ты...

– Я вполне довольна тем, что мой возлюбленный – автор живой прозы, которой наслаждаются сотни людей. Ты ухитрился разбогатеть и избавить себя от необходимости жениться ради приданого; разве это не замечательно? Кстати, если бы ты покорился отцу и женился на деньгах, Дарлингтон, мы никогда бы не встретились и не узнали друг друга.

– В библейском смысле – да.

Прежде чем Гризелда поняла, что случилось, Чарлз опустился на колени и схватил ее за руки.

– Гризелда, выходи за меня! После всего, что произошло между нами, мы с тобой никогда не сможем полюбить кого-нибудь еще.

– Так я должна выйти за тебя именно потому, что не подойду больше никому?

– Точно. Я тебя обесчестил, и теперь ты моя навек. – Чарлз принялся целовать ее, и, казалось, ответа ему вовсе не требовалось, потому что они оба уже знали – ответ запечатлен в ее сердце.

Глава 36

Прошла неделя после того, как я покинул могилу Горчичного Зернышка, а еще неделю спустя неверными шагами я направился туда, где мог облегчить душу. Можете не сомневаться, что я был одет в безупречно черный костюм вдовца.

Однако уже вскоре мне было уготовано падение, любезный читатель: ведь черное мне всегда очень шло...

Из мемуаров графа Хеллгейта

– Не знаю, что дальше, – сказала Джози со смехом. – В моих любимых романах всегда на этом все и заканчивается.

Мейн сделал несколько шагов по направлению к ней, а Джози все продолжала говорить: она нервничала, и от этого ей хотелось болтать без конца.

– Зато благодаря этим романам я могу описать любого, – убежденно добавила Джози.

Мейн рассмеялся:

– В таком случае приступай. Опиши меня прекрасной прозой, которую ты так любишь.

Джози протянула руку и дотронулась до его бровей. В этот моменту обоих возникло ощущение, будто сейчас они – единственные на свете мужчина и женщина.

– Две брови, черные, как ночь, – сказала Джози, слегка проведя по бровям пальцем. – Ресницы, слишком длинные для мужчины и... Ужасно усталые глаза, утомленные развратом, длившимся столетия!

– Столетия? – изумился Гаррет. – Я что, древний грек?

– Возможно, – кивнула Джози. – Нос благородных очертаний... Губы темно-вишневого оттенка хранят меланхоличное выражение. – В глазах Джози заплясали смешинки. – Они являются свидетельством дикости и необузданности, намекая на вакхическое происхождение их владельца.

– Эти губы, – серьезно заметил Мейн, – и в самом деле несут в себе нечто вакхическое; вот только что знают юные леди о Вакхе? – Он неожиданно усмехнулся. – А теперь моя очередь описать твое лицо, и ты должна мне помочь, потому что я прочел не так много романов.

– Вряд ли это потребуется, – возразила Джози с улыбкой. – Я полагаю, что ты опишешь меня как одну из лошадей, о которых постоянно читаешь.

– Да уж, из тебя получилась бы славная кобылка! – Мейн внезапно и в самом деле почувствовал себя Вакхом, опьяненным лунным светом и своей прекрасной молодой женой. – Кстати, у некоторых лошадей такие же длинные ресницы, как у тебя...

Джози кивнула.

– И у некоторых – такая же густая черная грива, как у тебя. – Мейн намотал на палец ее локон. – Твои губы, – продолжил он, – не тускло-красные, а темно-алые, именно такого цвета, который лишает мужчину сил и делает его слабым. Они полные и соблазнительные; тот, кто смотрит на них, непременно захочет их поцеловать. Смотреть на твои губы – значит желать попробовать тебя на вкус. И вся ты похожа на королеву фей Титанию из пьесы Шекспира...

– На королеву? – Джози рассмеялась. – А мне-то казалось, что я пухлая, обожаю глупые романы и боюсь ездить верхом.

– Господи! – Мейн явно получал наслаждение от этой дискуссии. – У тебя масса достоинств, которые ты могла бы предложить супругу!

– Правда, я очень жизнерадостна, – поспешно сообщила Джози, – и даже иногда могу быть забавной. Я очень честная, и мне всегда внушали, что это достоинство, хотя иногда оно оборачивается против меня.

– А красота?

Джози покачала головой:

– Никакой, по сравнению с другими женщинами.

– Теперь позволь сказать, какой вижу тебя я...

– Не стоит: я терпеть не могу ложь.

– Тогда я не стану утомлять тебя описанием губ или волос, глаз или кожи, хотя у тебя самая прекрасная кожа, какую я имел удовольствие видеть вблизи. Лучше я буду говорить с тобой руками.

Мейн дотронулся пальцем до ее щеки, и прикосновение это оказалось сладостным, как поцелуй ребенка. Потом палец медленно заскользил, и Джози глубоко вздохнула.

Большой палец приблизился к ее нижней губе, и когда он на мгновение остановился, она сжала его губами. Вкус пальца показался ей необычно мужественным, и она затрепетала.