Вкус греха. Долгое прощание
Шрифт:
— Но откуда же я знала, что у тебя такие знакомства! — оправдывалась Вера, думая, что правильно рассчитала, — и тут у Лельки есть знакомства.
— Надо было позвонить, спросить… — откликнулась укоризненно Леля. — Ладно, не будем выяснять отношения! А то твой братец начнет раньше тебя!
Дозвонилась она уже к братьям-маклерам поздно, однако они сразу же согласились завтра подъехать и посмотреть квартиру.
Вера уже думала о том, что она одна, без Лельки, ее участия и, оказалось, деловых, ранее не заметных качеств, ничего бы не сделала!.. И чего она на Лельку тогда наорала?
И
— Лель, ты должна меня понять! Я чуть ребенка по собственной тупости не потеряла, а тут ты так категорически… Прости. Я ведь понимаю, что ты — мой единственный друг… Вот так странно получилось… — Она задумалась и закончила: — Это только потому, что ты такая уникальная.
Леле было приятно, что Вера так сказала, но втайне она-то знала, что помогает ей потому, что Вера имеет отношение к Мите, и не просто отношение — у нее родится его ребенок! О чем Леля не могла, не имела права и не смела даже мечтать.
И чтобы не подавать вида, как она рада, Леля сказала:
— Митька там ничегошеньки не знает. Приедет, а тут сюрприз. Сын. Да еще Митя.
Почему-то обе даже не брали в расчет тот факт, что вполне может родиться девочка.
Вера вспомнила о Риточке…
И решила рассказать Лельке. Уж если все, так все до точки. Режь последний огурец, рви на тряпки последнюю рубаху!
— Леля, коли уж ты вспомнила Митю, то я тебе кое-что расскажу… Но предупреждаю, — не сладенькие картиночки… Хочешь? Или не надо? — Вера сказала это так, что Елена Николаевна как-то сжалась, испугалась, и не знала, что ответить. По виду Веры это — очередная Митина пакость, ну не пакость! — предательство, сплетня, измена, возможно уже Вере… Но тут же подумала: если любить Митю, надо знать о нем все… и продолжать любить. Так она решила. Потому что без этой любви у нее исчезнет смысл жизни. Володька — чужой человек в принципе, Алешка? Был маленьким, был своим, теплым, необходимым, она ему была нужна… Теперь — нет.
— Давай, — ответила Елена Николаевна, — говори все, ничего не утаивай. Я терпеливая.
Вера рассказала Леле о Риточке, Анатолии, Анне и свидании Мити с этой семейкой… Все рассказала.
Леля слушала Веру, изумляясь и лихорадочно воспринимая рассказ. Так вот он какой… Дрянь? Нет. Бабник последнего толка? Нет и нет! Он — мотылек. Легкокрылый, радужный, сиюминутный.
И сексуальный.
Женщины для него — это не обычные люди, друзья там, знакомые и прочее. Они — источник наслаждения. И только. Ни одну из них он не любит, потому что не умеет. Просто наслаждается, и в этот момент королева та, которая рядом… Наверное, так… Но он не каждую возьмет в постель. Не каждую! Нэля, его законная жена, например, попала туда чисто случаем. Риточка — тем более. А вот она, Елена Николаевна, и Вера — не случайности. Они обе — предметы его страсти, страсти радужного мотылька, летящего на огонь. От того, что он — мотылек-однодневка, страсть его не слабее и не ниже, а сильнее и выше обычной страсти обычного мужчины…
Митя так поднимает все высотами своей необычной страстности, что все оказывается необычайно прекрасным… Даже их любовь на этом чердаке…
Так по крайней
В рассказе Веры ее заинтересовала отнюдь не Риточка, она была лишь временным вместилищем его ребенка, его дочери. Маленькую Анну ей захотелось увидеть. Бедный заброшенный ребенок!..
— Послушай, — сказала она Вере, дотронувшись до ее руки.
Вера сидела, опустив голову, видимо переживая заново все, что рассказала, и испытывая, возможно, недобрые чувства к Мите, какие были когда-то и у Лели…
— Послушай, Вера! Давай разыщем эту Анночку и посмотрим на нее. Просто так. Ты не хочешь?
Вера мотнула головой:
— Нет.
…Ну конечно. В душе Веры сейчас нет доброты… Леля пойдет одна. Но куда?
— Как ее фамилия?.. Этой Риточки? И где они примерно живут?
— Зачем тебе? — трепыхнулась Вера. — Не будь дурочкой, Леля, не лезь.
Леля покачала головой:
— Зачем ты так, Вера? Ребенок-то ни в чем не виновен. Можно как угодно относиться к Мите… Не знаю, мне хочется ее увидеть.
Вера усмехнулась:
— А если он набросает десяток детей? Тебе их всех захочется увидеть и что-то совершить? Удочерить-усыновить?
Леля посмотрела на нее своими круглыми голубыми глазами и ответила:
— Пожалуй да.
Вера обняла ее:
— Глупая ты, Лелька! Но добрая до неприличия…
— Я, наверное, вовсе не добрая… Я просто люблю Митю.
— До сих пор? — удивилась Вера. — Такое разве может быть?
— Как видишь, может, — ответила Леля, все так же прямо глядя Вере в глаза.
— А я бы, наверное, не смогла… — сказала та медленно.
— Это значило бы, что ты его и не любила, — твердо сказала Леля.
— Я его люблю… Но не так, — ответила Вера и добавила: — Слушай, уже два часа ночи. Хватит нам о Митьке болтать! Спать надо! Все. Наш план таков, как я понимаю: обмен. Я ухожу с работы. Мы вместе воспитываем Митькиного сына. Я поняла, что не имею права отделять тебя от этого. Лелька, как же я ТЕБЯ люблю!
— Вера, — попросила Елена Николаевна, — вспомни хоть что-нибудь, где эта Анночка живет?..
Вера ответила сразу:
— Он говорил, что тащился с Солдатской улицы, там дома — какое-то старье… Больше ничего не знаю. Ну, и этот, муж Риточки, Анатолий, дипломат. Бабку он как-то интересно назвал… Роза?.. Нет… Раиса! То ли Артуровна, то ли еще как-то так. Теперь уже точно все. Отстань. Я умираю — спать.
Когда Леля проснулась, подруги уже не было, только записка на столике: «Лелька! Спасибо тебе за все. Сегодня попытаюсь поехать домой. Днем буду в бегах. Позвоню. В.».
Леле это было на руку: она свободна, а свобода ей сегодня была нужна.
Принарядившись, положив в сумку коробку конфет из дома и из своих плюшевых игрушек (она их собирала, и все, кто ездил за границу, привозили ей что-то: слоненка, крокодила, обезьяну…) выбрав прелестного чау-чау, она поехала искать Солдатскую улицу, узнав, что та находится где-то в районе Бауманского метро.
Леля довольно быстро разыскала ее.
Старая, старинная улочка как-то заставляла забыть о конце двадцатого века и его проблемах.