Вкус крови
Шрифт:
Он зашелся от хохота. Его смех очень походил на лай собаки, этакого жирного кинг-чарльз-спаниеля [36] . Этот смех отразился от отвалов по обе стороны дороги и вызвал сход небольшой лавины дальше по шоссе. Миссис ван Дун сняла свои бахилы, сложила комбинезон в багажник и уехала, не произнеся больше не слова. Когда она нажала на газ, из-под колес ее машины вылетел целый галлон растаявшей грязи, которая залила меховые ботинки Марфина.
– Я сказал что-то не то? – удивился тот.
36
Порода
– Да нет, – успокоил его Хитченс. – Это все чеснок, который ты ел на завтрак.
Комната отдела показалась Бену Куперу холодной, как ледник, и абсолютно пустой. Радиаторы парового отопления на их этаже опять не работали. Он почувствовал запах еды – томатного соуса и чеснока. Значит, Гэвин Марфин ушел совсем недавно. В любое другое время Купер распахнул бы окно, чтобы проветрить помещение, но сейчас его пальцы успели уже так замерзнуть, что он с трудом мог снять колпачок с ручки.
На его столе лежала гора папок с желтыми стикерами на множестве страниц. Казалось, что посреди их комнаты, несмотря на холод, расцвела целая клумба нарциссов. Одна записка выглядела значительно больше по формату, чем стикеры, – написана она была черным маркером, которые обычно использовались для выставочных этикеток. Бен не знал, что с ней делать и должен ли он вообще до нее дотрагиваться. Это ведь вполне могла быть решающая улика в ближайшем судебном разбирательстве.
«МЫ ЗАБРАЛИ НАШ КАЛОРИФЕР, СУКИНЫ ВЫ ДЕТИ!» – вот все, что было на ней написано.
Бен позвонил в дежурную часть.
– Говорит детектив-констебль Купер. Что у нас здесь происходит?
– Констебль Купер? Мы пытаемся дозвониться до вас начиная с семи сорока двух, – сообщил ему женский голос.
– Ну, вот я здесь. Так что у нас происходит?
– Вы должны были заступить на дежурство в семь утра.
– Я знаю. А у вас что, не отмечено, что я полчаса торчал, как идиот, с задержанным на Холлоугейт, ожидая патрульную машину, которая так и не пришла? Мне пришлось взбираться на Спитал-хилл, где я встретил патрульного констебля, который не мог прямо стоять на обледеневшей мостовой больше тридцати секунд? Он выглядел так, как будто его выгнали из труппы Северного балета [37] за профнепригодность. А когда я появился здесь, то занимался оформлением задержанного в блок предварительного заключения.
37
Известная балетная труппа из г. Лидс.
В трубке повисла тишина – оператор явно с кем-то советовалась.
– Сегодня у нас здесь немного суматошно… – сказала она наконец.
– Только не начинайте…
– Сержант Фрай оставила несколько сообщений для констебля Купера, – осуждающим тоном произнесла девушка. – Три из них помечены как срочные.
– И где же я должен быть сейчас, если не говорить о тех трех местах, в которых я должен находиться одновременно?
– На А-57 в районе
– А дорогу уже расчистили?
– По нашей последней информации, по ней можно проехать, но с осторожностью.
– О’кей. Уже еду.
– Э-э-э, у нас здесь есть еще более поздние сообщения…
– Слушаю.
– Давайте я сразу прочту вам последнее. В нем написано: «Не трудись».
– А это что еще значит?
– Думаю, что они справятся без вас, уважаемый.
Бен сморгнул. Неожиданно оператор в дежурной части напомнила ему его мать. Или, по крайней мере, то, какой она была до болезни.
– Благодарю покорно, – ответил Купер и повесил трубку, после чего еще раз взглянул на пачку папок у себя на столе. Кажется, он опять оказался в роли простофили-придурка, на которого свалили ту работу, которую никто не хочет делать, когда есть дела и поинтереснее. И все из-за того, что он сегодня направился на работу раньше обычного и встретил в кафе Эдди Кемпа. В следующий раз он будет умнее. Притворится, что не узнал подозреваемого, как сделали бы 90 процентов его сослуживцев, когда они еще официально не приступили к несению службы. Именно так он и поступит в следующий раз. Может быть.
Купер пересек комнату, чтобы посмотреть, греет ли радиатор. Когда он двигался, в его левом ботинке хлюпала жижа.
Фрэнк Бэйн в третий раз нажал на звонок. Никто не ответил.
– Ну, если вы уверены, что с вами все будет в порядке… – произнес он.
– Со мной все будет хорошо, – заверила его Элисон Моррисси.
Она стояла перед пустой стойкой размещения со своими чемоданами. Лобби отеля не было похоже ни на одно из тех, в которых ей приходилось бывать. В нем царила темнота, и его заполняли старые растения в кадках и чучела разных видов рыб в стеклянных витринах.
А вот людей в нем не было вовсе. Бэйн уже успел заглянуть во все двери, которые смог отыскать, пытаясь найти хоть кого-нибудь из обслуживающего персонала.
– Думаю, что они сейчас появятся, – предположила Моррисси.
– Встреча в полиции назначена на завтрашнее утро на девять часов, – напомнил ей ее спутник. – Я заеду за вами где-то в восемь тридцать, если не возражаете. Ехать нам недалеко.
– Отлично. И еще раз спасибо, Фрэнк.
Наконец Бэйн уехал. Женщина посмотрела на чучело форели размером с небольшую собаку. Рыба с открытым ртом уставилась на нее стеклянными глазами и как будто хотела ей что-то сказать.
– Чем могу вам помочь? – спросил появившийся откуда-то консьерж.
– Мне нужна комната, – ответила Элисон. – У меня зарезервирован номер. И если я его не получу в ближайшее время, то умру прямо перед вами.
Приняв душ и немного отдохнув, она вновь достала свои бумаги. У нее были папки на каждого из членов экипажа «Милого Дядюшки Виктора». Они, естественно, были разной толщины, а самой толстой была папка, посвященная ее деду, лейтенанту авиации Дэнни Мактигу. Но наверху стопки сейчас лежала папка, которую Моррисси собиралась прочитать еще раз. На ней было написано: «Зигмунд Лукаш».