Вкус любви
Шрифт:
— Ваши глаза стали большими, как блюдца. Вы похожи на ребенка в дни Рождества.
— Что за чудесное место. С чего мы начнем?
— С сыров. Это здесь. — Повернувшись к продавцу за прилавком, он попросил горгонзолу. — Два фунта, пожалуйста, вот этот, кажется, хорош. — Он указал на пронизанное голубыми прожилками колесо цвета слоновой кости. — Фунт пармиджане реджиане и фунт нормандского масла. — Еще он выбрал свежей лапши и греческих оливок, после чего повел Кэйт к прилавку с кондитерскими изделиями.
— Выбирайте, что вам понравится,
Здесь были торты, похожие на произведения ювелира, печенья, шоколадные трюфели. Кэйт взглянула на Джулио. Он разглядывал невозмутимо что-то грандиозное с этикеткой «Ле Нуаж».
— Что это? — беспомощно спросила она.
— Это называется «Облако», — сказал он мечтательно. — Яблоки, пропитанные бренди, с кремом между тремя тончайшими листиками теста.
— Давайте возьмем это, — сказала она, — у вас при виде сладкого прямо клыки вырастают.
— Этот торт на целую семью, — сказал он спокойно.
На овощном базаре Кэйт катила тележку по забитому людьми проходу, пока Джулио читал ей лекцию, как выбирать фрукты и овощи. Он объяснил, что предпочитает калифорнийские лимоны флоридским, потому что у них тоньше аромат и они не такие сладкие.
Он остановился, чтобы купить три длинных, не толще запястья Кэйт, французских батона.
Когда продавец в мясном отделе предложил ему что-то с прилавка, он покачал головой, и оба погрузились в оживленную дискуссию на итальянском. Потом мясник скрылся в своем закутке и вернулся с куском мяса такого цвета, что он походил на розовый жемчуг.
— Что вы покупаете? — спросила Кэйт.
— Молочную телятину.
Кэйт осторожно несла коробку с десертом, а Джулио — все остальное. Он повернул на Западную одиннадцатую улицу, засаженную по сторонам деревьями, с домами девятнадцатого века, окруженными железной оградой, и остановился у двухэтажного особняка из красно-бурого кирпича.
— Вот мой дом, — сказал он. Держа пакеты в руках, он откинул локтем край пиджака и выпятил обтянутое джинсами бедро. — Если вы залезете в мой карман, то найдете ключ.
Кэйт заметила, что его джинсы очень плотно прилегают к телу. Она попыталась засунуть пальцы в карман, но легче было втиснуть их в створку раковины.
— Попробуйте нагнуться, — сказала она, — и не дышите.
Она с трудом извлекла ключ со дна его кармана. Когда она взглянула на него, он имел загадочный вид человека, производящего в уме сложные вычисления. Она глубоко вздохнула и быстро повторила таблицу умножения.
Сияющая черная дверь была окружена маленькими стеклянными панелями, молоток и ручка были из старой полированной латуни, блестевшей под лучами солнца.
— Какой чудесный дом, — выдохнула она.
— Мой прадед купил его в 1872 году, а мой дед родился здесь через два года. Отец тоже родился здесь. Он был первым художником в длинной-длинной веренице банкиров. Сейчас он на пенсии, они с матерью живут в Италии, поэтому я не пользуюсь цокольным этажом.
Когда они проходили к кухне через центральный
— Джулио, это огромный дом. Как вы с ним управляетесь?
— Это заботы Серафины. Когда родители уехали в Италию, а я вернулся сюда, то унаследовал ее вместе с домом. На самом деле, она моя троюродная сестра или что-то в этом роде. Серафина чистит, пылесосит, полирует, следит за стиркой моих вещей, гладит мои простыни, пришивает пуговицы к моим рубашкам, делает покупки на неделю и время от времени готовит мне ужин. Она — моя миссис Винг.
— И сколько лет этому образцу совершенства?
— О… — он взглянул на нее дразнящим взглядом, — за шестьдесят. Она живет в нашей семье еще с тех пор, когда я был ребенком.
— И что вы делаете со всем этим пространством?
— Когда-нибудь оно будет заполнено, — заявил он. — Не хотите ли осмотреться, пока я буду распаковывать всю эту ерунду и готовить что-нибудь нам на обед?
Кэйт прошлась по длинному холлу, тянущемуся по всей длине дома от двери до задней стены, вошла в библиотеку, заранее улыбаясь от предчувствия ее традиционности. Конечно же, длинный ряд портретов Фрэзеров-банкиров, переплеты из телячьей кожи с золотым тиснением, поблескивающие на полках из красного дерева, занимающих все стены. Массивный дубовый стол и виндзорские стулья в центре комнаты. Кожаный диван и два клубных кресла перед камином, на каминной доске портрет предка Фрэзера в шотландском кильте, сурово взирающего сверху вниз. Хотя его глаза были голубыми, как небо, а волосы представляли массу золотых кудрей, Кэйт показалось, что она видит в нем какое-то сходство с Джулио, — его взгляд и постановку челюсти.
Из темной пышности библиотеки она перешла через холл в гостиную напротив. Бледный старинный китайский ковер устилал большую часть пола из светлого дуба. Стены были обтянуты шелковыми обоями цвета сжатой пшеницы, все деревянные предметы и потолок были цвета слоновой кости. Золотистый диван, два гармонирующих с ним кресла и китайский кофейный столик на изогнутых ножках были единственной мебелью, и, как и стены, казалось, были погружены в какую-то полутьму. Они, очевидно, существовали лишь для того, чтобы создавать фон для картин.
Кэйт почувствовала, как у нее перехватило дыхание. Не веря своим глазам, она подошла ближе к камину, чтобы лучше разглядеть картину над ним. Это был Боннар! Подлинник! Картина изображала блистательную жену художника, выходящую из ванны под знойные стрелы солнечных лучей. Кэйт обошла комнату по кругу, здесь были еще только две картины — очень большое полотно Моне — мерцающий свет и влажные гиацинты в его саду в Дживерни, и огромное, во всю стену полотно Ротко — туманные пятна сада, который никогда не существовал, медитация по поводу воображаемого пространства во времени, которого никогда не было. Кэйт застыла, охваченная восторгом.