Вкус полыни
Шрифт:
– Да уж. С твоей, Семён, философией на курьёзы жизни не посетуешь, – ухмыляясь, замечает он.
То, что случилось с Василем, вообще тяжело даётся объяснению и пониманию. Он случайно наколол себе палец, который затем привёл к заражению крови. На момент моего прибытия в палату он лишился четырёх фаланг на пальцах обеих рук.
– Кстати, а что ты скажешь про Бекдурды? – спрашивает он.
Я задумываюсь на мгновение. Но тут Бекдурды сам поспешает ко мне на помощь.
– Я мусульманин и, видимо, понадобился аллаху для его дел на небесах, но для начала он решил
В палате воцаряется безмолвие. Каждый задумывается о чём-то своём. О своём, видимо, задумается и последний в нашем «списке несчастных» – молодой солдат из автотранспортной роты. Мы не зовём его по имени, потому как с презрением относимся к таким людям, как он. Этот бедолага с целью уклонения от службы в армии сам нанёс себе увечье. Он сначала проглотил иглу, затем гвоздь, а в завершение оконный шпингалет.
Он хотел, чтобы ему сделали операцию на желудке, а затем комиссовали. Ему якобы было тяжело бегать кроссы, однако следствие потом установит, что он по показанным результатам был в роте в десятке лучших бегунов. Военным трибуналом он будет осуждён на четыре года и семь месяцев колонии общего режима.
На утреннем обходе лечащий врач извещает меня, что завтра будет операция. Я немного волнуюсь, но это ненадолго. Что моя операция в сравнении с тем, что перенесли другие, лежащие в этой палате?
– Ребята, – раздаётся негромкий голос Бекдурды. – Скажите мне, какое сегодня число?
– Девятое, – отвечаю я ему.
– Тогда у меня сегодня день рождения. Знаменательная дата – двадцать пять лет, – говорит он и сразу умолкает.
Мы подхватываемся и принимаемся его поздравлять. Он смущённо принимает наши поздравления и сетует на своё состояние, в котором оказался в день своего юбилея.
Василь зовёт меня в курилку «покурить». Я догадываюсь в связи с чем, ибо курить мы с ним не будем, так как не курим оба.
– Я предлагаю отметить юбилей Бекдурды, – говорит он мне. – Ты у нас единственный, кто может прикупить все необходимое для этого случая. Деньги у меня есть.
– У меня тоже есть, – не раздумывая, соглашаюсь я.
– А как твоё колено?
– На данный момент оно у меня не болит.
– Отлично! Купишь продукты, бутылку коньяка и небольшой подарок. Недалеко от госпиталя есть рынок, там ты все найдёшь. Забор можно перелезть в кустах сирени, которые напротив окон нашей палаты, это проторённый маршрут.
– Так, я пошёл…, – говорю я и направляюсь к лестнице на выход.
Прячась за кустом цветущей сирени, залажу на стену двухметрового кирпичного забора, прыгаю с него, и я уже в городе.
Рынок с помощью подсказок, встретившихся на моём пути прохожих, отыскиваю довольно-таки быстро. На площади перед рынком вижу кафе узбекской пищи, и меня осеняет мысль – нужно купить восточную пищу!
Пожилой узбек, хозяин кафе, рассказывает мне:
– У туркмен своей национальной кухни нет. Они едят нашу пищу, а также пищу таджиков и каракалпаков. Они, как и мы, отдают предпочтение баранине. Говядину они не едят. Конину тоже, – говорит
– А что у вас есть из баранины? «Казан – кабоб» есть?
Пожилой узбек смеётся.
– Конечно, есть. Мы не можем обойтись в кафе без мяса, тушёного в казане с зеленью.
– А «тухум-дульма» или «кувурдак»?
– И котлеты и мясная закуска есть, – хохочет пожилой узбек. – Откуда у тебя, русского парня, такие познания? Жил в Средней Азии?
– Нет, я всё время живу в Сибири. У меня друг детства узбек, его зовут Расим.
– А кому ты хочешь купить туркменскую еду?
– Своему новому другу Бекдурды, мы с ним лежим в военном госпитале, сегодня у него день рождения, ему двадцать пять лет.
Мой рассказ о злоключениях Бекдурды не оставляет равнодушным пожилого узбека. Поэтому денег с меня за продукты он не берёт и более того собственноручно наполняет мою авоську великолепной узбекской едой.
В качестве подарка для Бекдурды, я покупаю статуэтку с лошадями, которую отыскиваю в торговых рядах на рынке.
– Лошади в жизни туркмен играют особую роль. Твой друг, несомненно, оценит такой подарок, – сказал мне пожилой узбек.
С покупкой коньяка у меня проблем не возникает. И уже через час я стою перед кирпичной стеной в раздумьях, как мне перелезть через забор с огромной авоськой, наполненной доверху продуктами.
Решаю преодолеть его в два приёма. Отыскиваю поодаль длинную сухую палку, обламываю её по высоте кирпичной стены, цепляю ручки авоськи за её конец и прислоняю палку, с болтающейся на её конце авоськой, к стене. Затем вскарабкиваюсь на стену и прыгаю с неё вниз, чтобы оглядеться. И это было правильным решением. Ибо, как только я оказываюсь на земле, с обратной стороны куста доносится до меня властный голос:
– Стоять, больной! Не двигаться!
Но этот окрик только подстёгивает меня. В одно касание я перебрасываю своё тело через двухметровый забор обратно. Дежурный врач лишь от удивления разводит руками.
Быстро сдёргиваю авоську с палки и бегу, что есть мочи, вдоль забора. Обежав по периметру весь забор, я отыскиваю в нём дыру со стороны реки и без труда проникаю на территорию госпиталя. На входе в больничный корпус меня встречает дежурный врач.
– Где вы были, больной? – спрашивает он.
– На КПП. Мне родственники принесли продукты, – нагло вру ему, стараясь при этом быть максимально спокойным.
Врач заглядывает внутрь авоськи и шарит там рукой. Не обнаружив ничего не дозволенного, он хочет что-то мне сказать, но передумывает и машет на меня рукой.
Палата более часа пребывает вся в нервах. И только с моим появлением в дверном проёме с авоськой в руках, всех её обитателей охватывает радость.
Василь рассказывает, что в отделении была проверка, и троих не оказалось на месте. Видимо, это и подтолкнуло дежурного врача организовать пост у стены. Не исключаем также, что он видел, как я перелазил через забор.
– Дежурный врач обломался. Ты показал ему высший пилотаж! – восхищается мной Василь. – Я видел твой полёт из окна палаты. Это было великолепно!