Вкус убийства
Шрифт:
У Саши брови на лоб полезли. Что она о себе воображает? И за кого, черт возьми, принимает его?
Но он сделал вид, что это просто веселая шутка, и тоже усмехнулся:
– Да нет, я ни с кем делиться не люблю. Я вообще жадный.
– Это хорошо. – Она отодвинула пустую тарелку и снова полезла за пудреницей. – Я тоже жадная.
Ужасно жадная. Поедем к тебе прямо сейчас или встретимся в городе? Смотри, тебе решать. У меня никаких дел больше нет.
И он сказал, что лучше поехать сразу. Хотя ни на минуту не забывал, что надо было кое-куда заскочить по делам. Потом Саша часто себя спрашивал:
Наталье было сорок. Это превосходило все его предположения. Он узнал об этом, просмотрев ее паспорт в то время, как женщина принимала душ.
Саша сам не знал, зачем полез к ней в сумку. Она возбуждала его и в то же время настораживала. У нее был облик порядочной женщины. На искательницу приключений она не походила. На проститутку тем более. Обыкновенная женщина, каких много. И чего ради он на нее набросился? Саша даже раздеться ей толком не дал. Повесил в шкаф ее плащ, но на этом реверансы закончились. Наталья еле добралась до постели – отбиваясь от него, умирая со смеху и без всякого ломания стягивая тесную черную юбку. Свитера она снять так и не успела.
А через десять минут она, все так же смеясь, отправилась принимать душ. И как только она вышла, Саша потянулся за ее сумкой, брошенной у кровати. Паспорт принадлежал Наталье Семеновне Пашковой. Пятьдесят девятого года рождения. Москвичка, разведенная. Имеет девятнадцатилетнего сына Геннадия. Саша слегка улыбнулся, читая об этом. "Здоровенного парня называет ребенком.
Сбавляет себе возраст. Зачем? Она и так молодо выглядит". На фотографиях Наталья была ничуть на себя не похожа. Может, потому, что не улыбалась, не стреляла взглядами по сторонам, а неподвижно смотрела в объектив. На снимках ее глаза казались бесцветными и довольно глупыми, а вся она – серой и заурядной. И в шестнадцать лет, и в двадцать пять.
Саша в жизни не рылся по чужим сумкам, и от волнения у него подкатывало к горлу. Он положил паспорт обратно и успел заметить кое-какую косметику на дне сумки, пару бумажных салфеток, измазанных помадой, пухлый дорогой кошелек, расческу и часы с порванным кожаным ремешком. Часы были старые, дешевые, дрянные. Он защелкнул замок и отставил сумку в сторону. Дожидаясь, когда Наталья выйдет из душа, он лежал на спине, разглядывая низкий потолок. И ему почему-то было очень хорошо. Так хорошо, как никогда еще не было. Он и сам не заметил, как задремал.
Наталья разбудила его только через два часа.
– Я потушила мясо, – сказала она, склоняясь над ним со своей ласковой, чуть глуповатой улыбкой. – Наверное, есть хочешь? Я ужасно хочу.
Они поужинали прямо в постели – Наталья принесла в комнату две тарелки, хлеб, стаканы и откупоренную бутылку белого вина. Вино стояло в холодильнике еще со времен Агны, которая любила сухие вина.
Но это Сашу не смутило.
– Давай за тебя, – сказал он, беря в руку ледяной, запотевший стакан.
– И за тебя, – простодушно откликнулась Наталья.
Она ничего не усложняла, не пыталась набить себе
Вино оказалось слишком холодное и от этого почти безвкусное. Наталья отпила глоток и схватилась за горло:
– Простужусь! Саша, а ты что же, совсем один существуешь?
– Да как тебе сказать…
Он поймал ее взгляд. Наталья смотрела за дверь, где на вешалке висел махровый халат Агны. Розовенький халатик с кокетливыми цветочками, уж никак не мужской.
– Я живу с подругой. – Саша допил вино. – Она сейчас у родителей, в Одессе.
– Вот как. – Наталья встала и потянулась. На ней была только комбинация. Голубые лямки туго перехватывали полные белые плечи, которые, казалось, никогда не загорали. – Ну и как ты думаешь, Саша… Мне уйти или остаться?
Она спросила об этом беспечно, будто ей было наплевать на ответ. Но Саша уловил в ее голосе какую-то новую нотку. И сказал, что хочет, чтобы она осталась.
Они прожили вместе неделю. Ему казалось, что прошел целый месяц. Наталья как-то сразу вжилась в его быт, ничего не изменяя, не наводя новых порядков, не задавая лишних вопросов. Она даже не спросила, как долго протянется эта идиллия. Ведь Саша не скрывал, что его постоянная подруга вот-вот должна приехать. Наталья была беззаботна, как птица небесная. И эта беззаботность его не раздражала, а, напротив, почему-то умиляла. Он никогда бы не подумал, что может умиляться глупостям, которые изрекает не слишком молодая, не очень умная и не безупречно красивая женщина.
– Где ты работаешь? – спросил он ее как-то утром.
Наталья жарила ему гренки, а он поедал их по мере готовности. Сама она по утрам не ела. Это было единственное время суток, когда у нее полностью отсутствовал аппетит.
– На продуктовой базе, – с ходу ответила она, выкладывая ему на тарелку очередной гренок.
– А что ж на работу не ходишь?
– Так ведь кризис. – Наталья отвернулась к плите. – Мы сейчас ничем не торгуем. Хозяин закупил товар, а продавать боится. Что уж тут говорить, сплошное разорение. Дождется, когда весь бекон испортится, тогда, может, продаст…
И она вздохнула. Ее голос, такой мирный и домашний, совершенно не вязался с деловым разговором. Саша ни о чем ее больше не расспрашивал. Он видел, что женщина не очень любит говорить о себе.
Только один раз она упомянула о чем-то, что касалось ее обычной жизни. Глядя, как Саша возится перед зеркалом, завязывая галстук, она усмехнулась и сказала, что у нее никогда не было мужчины, который умеет это делать.
– Что – это? – не понял он и обернулся.
Она подошла и, все еще улыбаясь, поправила узел галстука. Саша почувствовал на шее прикосновения ее пухлых, белых пальцев. Потом Наталья поцеловала его и сказала, что весь день пробудет дома. Она хотела отойти, но Саша поймал ее за руку и спросил, нарочно ли она тогда копалась в рубашках? Для кого, собственно, она хотела купить рубашку? И Наталья, ласково и немного виновато улыбаясь, созналась: