Вкус заката
Шрифт:
– Зайди, – позвала я.
Санчо сунулся в приоткрытую дверь. Он уже успел переодеться в спортивный костюм и выглядел в нем как победоносный олимпиец. Я в который раз мысленно посетовала на то, что эта великолепная мужская красота не знает и, главное, не хочет знать женской ласки, и с ехидством сказала:
– Разумеется, я помню, что ты бежишь на тренировку, с которой задержишься часа на полтора, на что я систематически закрываю глаза, великодушно не урезая твою зарплату!
– Так я побежал? – не дрогнув, уточнил наглец.
– Беги. Одна просьба: по пути забрось
– Нет проблем!
Мой красавец-помощник запихнул диктофон в карман спортивной куртки, отсалютовал мне, как бравый морской пехотинец, каковым он при его ориентации никогда не будет, и ушел.
Я немного посидела в тишине, потом вспомнила, что так и не выпила свой бодрящий утренний коктейль, соорудила вторую усиленную порцию и вернулась к рукописи, от работы над которой меня отвлек неожиданный визит Тамары. Работа была не срочная, но я, как природа, не выношу пустоты – непременно должна заполнить ее более или менее бурной деятельностью.
Против обыкновения, я не смогла вспомнить, на чем остановилась, пришлось перечитать последний обзац: «Если я не видела тебя, то ощущала твое присутствие затылком, спиной, сердцем, третьим глазом…» Дальше пошло само:
«Заглядывая в кабинет, я знала, что увижу тебя там. Я не знала, что увижу тебя там с другой женщиной!
Если бы вас увидела не я, а любой другой человек, он бы даже не почувствовал неловкости. Вы не обнимались, не целовались. Вы просто смеялись! Но это был такой смех…
Это был смех людей, объединенных общей тайной.
Смех заговорщиков, давным-давно связавших себя клятвой, которая за давностью лет превратилась в такую же фикцию, как былая любовь. Она засохла, точно осенний лист в гербарии, но сама ее невесомая хрупкость вызывала нежность и благодарность за то, что когда-то случилось.
Вы были любовниками, я поняла это по твоему голосу и той смелости, с которой она шутила с тобой. Вы были любовниками раньше, и вы были ими сейчас.
Я смотрела на вас одну секунду, но ваш смех, насыщенный терпкой сладостью многократно разделенного греха, звучит в моих ушах до сих пор».
Я поставила точку в конце абзаца и отстраненно подумала, что однажды я еще скажу Андрею большое спасибо. Невыдуманные муки ревности в моем описании непременно впечатлят чувствительных читательниц (для проверки эффекта я дам эту страничку на ознакомление Санчо), так что новая книжка вполне может получиться выше среднего. Издательство выпустит нормальный тираж в твердом переплете, читательницы раскупят книжку, а я получу приличный гонорар и потрачу его на отдых в каком-нибудь потрясающе красивом и романтическом месте. На Мальдивских островах, например. Или в Индонезии, на Бали… Где встречу прекрасного принца и закручу с ним фантастический роман…
– Стоп, стоп! – окоротил меня внутренний голос. – Какой еще прекрасный принц? Мы вроде уже порадовались тому, что тебе не восемнадцать?
– К счастью, да, – повторила я.
В восемнадцать лет в ситуации с Андреем и его пассией я бы не закрыла тихонько дверь и не пошла бы как ни в чем не бывало пить шампанское с гостями праздника. Я бы ворвалась в тот кабинет, как самум, и надавала неверному любовнику пощечин, а его подруге, не окажись она более сильной и ловкой, располосовала щеки ногтями! А если бы мне не дали продемонстрировать свою натуру столь экспрессивно и ярко, я бы показательно хлопнулась в обморок, вынуждая негодяя проявлять человеколюбие, противное его гнусной сущности! О, в восемнадцать лет я сочиняла гораздо более драматические сценарии, нежели теперь!
Теперь я просто отпускаю мужчину, не оценившего по достоинству то сокровище, которое досталось ему в моем лице и теле. Хотя за тело Андрей, вероятно, еще поборется, от этого приза он так просто отказаться не сможет…
Да, что ни говори, у закаленной и опытной бальзаковской женщины есть масса приемуществ перед чувствительной и ранимой тургеневской барышней!
Я потянулась, встала, подошла к зеркалу и чокнулась со своим отражением золотым кубком.
– Ваше здоровье! – иронично произнес приятный мужской голос.
Я повернула голову.
В дверях, которые торопыга Санчо не потрудился плотно закрыть, стоял невысокий коренастый молодой человек в потертых джинсах и спортивной куртке. Лицо у него было как у сказочного работника Балды: широкое, открытое и насмешливое – идеальное для практики кулачного боя.
– Вы к кому, сударь? – холодно спросила я.
Низкорослые курносые блондины квадратного телосложения – не мой тип мужчины.
– К вам, Анна Ивановна, к вам! – уверенно ответил Балда и без приглашения внедрился в мой кабинет.
Гостевой диван скрипнул, возражая против такой наглости, но его протест не был услышан. Незваный гость правой ручкой похлопал по дивану, приглашая меня присесть, а левой вытянул из кармана удостоверение:
– Лейтенант милиции Петров, УВД Центрального округа! Семен Аркадьевич очень просил меня зайти к вам и поделиться оперативной информацией.
Под мышкой у лейтенанта была плешивая папка из кожзаменителя. Открыв ее, он продемонстрировал исписанный от руки лист бумаги и прокомментировал:
– Это заявление гражданки Тарасовой Тамары Николаевны об исчезновении ее дочери, тоже гражданки Тарасовой, только Марины Ивановны. Данное заявление было принято вчера вечером, и к настоящему времени по нему уже получена кое-какая информация, а именно, нам известно следующее…
Говорил лейтенант скучно, монотонно, как деревенский дьячок, однако меня сказанное им весьма заинтересовало. Я послушно присела на диван и внимательно выслушала милицейский доклад.
Из него следовало, что Марина Тарасова вышла из общежития педагогического института в пятницу вечером, около семи часов. Точное время тетка-вахтерша не запомнила, потому что по долгу службы обязана следить только за входящими. А на выходящих она обращает внимание по личной инициативе и лишь в особых случаях. К счастью, тем вечером Марина Тарасова как раз и была особым случаем, ибо до сих пор вахтерше никогда не доводилось видеть эту скромную девушку в вызывающе дорогой обуви на шестидюймовых каблуках.