Вкус жизни

Рой Олег

На фотографиях вся жизнь Арины и Алексея дышала праздником и беззаботным весельем. Наташа, естественно, понимала, что обычных будней у них наверняка тоже хватает, но все равно – улыбающимся так часто и так широко она не видела своего мужа уже много лет. Он то держал Аринину руку, то обнимал ее плечи, то, усадив на колени, дурачился с ней на широких садовых качелях, стоявших под раскидистой яблоней, щедро забрасывавшей «молодых» желтой осенней листвой.

Все это было похоже на сказку. В крайнем случае – на рекламу. Стыдясь и ругая себя, Наташа, всякий раз присаживаясь к старенькому Ленкиному ноутбуку или берясь за телефон, чувствовала, что собственными руками вонзает себе в сердце нож. Еще и проворачивает

чуть ли не с хрустом.

Как, ну как теперь жить?!

Пытаясь хоть как-то справиться с творящимся в душе дискомфортом, она отчаянно старалась переключиться. В неурочные дни звонила Ленке и Костику, чему и одна, и другой были не очень-то рады. Наташа и сама это понимала. Что поделать – у детей давным-давно своя жизнь. Неудивительно, что они не слишком рвутся впускать в нее маму.

Зато обе закадычные подруги, Таня и Катя, готовы были слушать ее, кажется, бесконечно. Особенно Таня. И Наташа с удовольствием изливала ей душу.

Дружили они лет сто, познакомились еще на подготовительных курсах и были очень рады, что оказались в одной группе. За пять лет учебы в институте дружба оформилась и окрепла, и, когда после вручения дипломов почти все однокурсницы быстро потеряли друг друга из виду, кто выйдя замуж, а кто переехав, Наташа и Таня сохранили прежнюю связь. Они были ровесницами и поначалу двигались по жизни практически в одинаковом темпе. В один и тот же год вышли замуж, с разницей в несколько месяцев родили по дочке. Правда, после декретного отпуска Таня, подгоняемая семейным безденежьем, вышла на работу, а Наташа так и осталась «заведовать домом», не нуждаясь в собственном заработке, – семья обходилась доходами мужа, да еще и свекры помогали. С годами финансовая пропасть между подругами становилась все более ощутимой, но дружбе это нисколечко не мешало. В конце концов, любому нормальному человеку понятно, что деньги – это последнее, что может стать стимулом к дружбе. И в понимании этого факта Наташа не была исключением.

Таню она знала давно – дольше, чем кого-либо, даже дольше мужа, – и прекрасно видела все ее достоинства и недостатки. Особым честолюбием подруга не обладала. В Техноложку поступила по принципу «все побежали – и я побежал». Хотя у самой Наташи, еще до того, как открылась перспектива замужества, были самые серьезные планы: училась она отлично, химией интересовалась всерьез, и ближе к концу учебы ей даже начали намекать на возможность аспирантуры, но не сложилось. Зато Таня почти всю жизнь проработала «по специальности», как сама, посмеиваясь, говорила, если речь вдруг заходила о ее работе, хотя к химии ее профессиональная деятельность имела довольно смутное отношение. Всю жизнь Таня проработала в химчистках – сначала, в трудные девяностые, приемщицей, потом начальником смены, а теперь и заведующей отделением в большой сети. Настоящая карьера ее не интересовала, и крошечный кабинетик с прозрачной стеклянной стеной, обращенной к рабочей зоне, стал верхом профессиональных стремлений.

Внешне подруги являли собой два типа противоположностей. В отличие от худенькой, живой и подвижной Наташи, Таня была ширококостной, неторопливой и словно бы всегда чуть-чуть сонной, заторможенной в поступках и рассуждениях. С детства склонная к полноте, к пятидесяти годам она лишь ценой невероятных усилий сумела не превратиться в законченного колобка и постоянно сидела на разных модных диетах, называя их почему-то постами, хотя ни религиозной, ни набожной никогда не была. Зато была мягкой, улыбчивой, доброжелательной и всегда готовой помочь. Это последнее качество Наташа смогла оценить в полной мере, едва только Таня узнала, что ее лучшую подругу оставил муж.

– Вот же гад! – бушевала Танюшка в телефонную трубку, заглушая Наташины всхлипы и протяжные вздохи. – Негодяй, подлый мерзавец! И как только земля таких паразитов носит!

Наташа

в ответ только печально вздыхала, соглашаясь с праведным Таниным гневом. Сама она так и не смогла заставить себя бранить мужа вслух. Попробовала было – и не пошло, ни удовольствия, ни облегчения это занятие не приносило. Звуки собственного голоса, трагически восклицавшего что-то вроде «Сволочь, да как он посмел?!», казались ненатуральными, от чего и чувства вроде как теряли в цене. Хотя чувства как раз были самыми что ни на есть искренними, и в глубине души, когда миновала первая растерянность и разверзлись бездны справедливой обиды, какими только словами она Алексея не называла. В такие моменты все Танины «мерзавцы и подонки» по шкале от нуля до десяти скромно топтались где-то между единицей и двойкой.

С трудом уложив в голове подругины новости, Таня припомнила Алексею все: и «седину в бороду», и черную неблагодарность в ответ на Наташину круглосуточную заботу о нем самом, его родителях и его детях, и коварство, и двуличность, и холодный, бездушный расчет. А как же?! Нет, вы только подумайте: планировать новую свадьбу при живой-здоровой, еще не разведенной жене! Да разве порядочный человек на это способен?

За такое бурное сочувствие Наташа была ей очень признательна. И совершенно искренне, кстати. Действительно, Таня прекрасно знала, о чем говорит: сама всю жизнь прокрутилась между мужем, дочкой, домом-дачей и работой. А в последние годы на нее еще и двух внуков навесили. Так что, если бы ее Толик хоть вякнул что-нибудь про развод, она бы его на клочки разорвала. А Наташа стерпела. Еще и согласилась покорно на те жалкие крохи, что Алексей предложил ей в обмен на согласие отпустить его без суда. Обобрал небось до последнего… Узнав, что не обобрал, подруга все равно не смирилась.

– Ты, Наташка, просто святая какая-то, – говорила Таня, когда они встретились уже после Наташиного развода. – Не в том смысле, что с нимбом на голове, а блаженная. Бессребреница. Что дали, то и взяла. Кто так делает? Надо было добиваться, чтобы все по справедливости поделить.

– По справедливости? Это как? – растерянно переспрашивала Наташа, думая совсем о другом.

– Ну… не знаю, – уклонялась от прямого ответа Татьяна, явно не представляя сама, где она, эта самая чужая справедливость. – Во всяком случае, тверже отстаивать свои права. Чтобы он не вздумал считать, что на тебя можно сесть и поехать!

– Да он как раз так и не считает, – нервно усмехалась Наташа. – «Лошадь сдохла – слезь». Так в интернетиках, кажется, пишут? Я в данном случае не про себя говорю, как ты понимаешь, а про нашу семью. Для Леши ее больше нет, этой лошади. Поэтому он слез – и дальше пошел. Заводить новую.

– Вот мужики… – горестно покачала головой Таня и погладила Наташину руку. – Нет, ну что за люди?! Как так можно?!

Подруги сидели у Наташи на кухне и пили чай. После развода прошло уже несколько дней, и Таня, как чувствуя, что Наташе делается только труднее, напросилась к ней после работы вечером в гости. Толик уже дважды звонил ей с какими-то домашними глупостями: спрашивал, скоро ли она придет и можно ли ему съесть последние две котлеты, оставшиеся со вчерашнего дня в холодильнике. Таня лишь отмахнулась, а потом и вовсе прикрикнула на него:

– Что ты пристал со своими котлетами?! Ешь сколько влезет. Я у Наташки сижу. Приду, когда… когда надо, тогда и приду. И не забудь после себя посуду помыть.

Тем вечером они просидели часов до одиннадцати. Разговаривали, не замолкая, обо всем: о молодости, о детях. Наташа даже предложила подруге остаться ночевать в гостевой, чтобы утром прямо отсюда двигаться на работу, но та отказалась:

– Спасибо, Натусик, но я завтра в офис по-любому не собиралась. Поедем на дачу. Надо последние яблоки обобрать да теплицы помыть. Хороший денек обещали.