Владелец кинотеатра

Быстров Андрей Михайлович

Оля увидела ПАУКА.

Он был там, огромный и отвратительный, он лежал на спине, содрогаясь в агонии, его покрытые слизью, суставчатые лапы вытягивались и поджимались. Мохнатое брюхо пульсировало, словно паук судорожно дышал. Боль… Оле казалось, что вырезали и вынули кусок из ее мозга, а в зияющую рану заливают кипяток. Брюхо паука лопнуло, забрызгав зеркало изнутри омерзительной зеленоватой жижей. Боль сконцентрировалась в одной точке справа… Оля закричала, падая. Комната, зеркало — все померкло в ее глазах.

Она очнулась на диване. Раевская сидела

на стуле возле нее, прижимая к ее правому виску ватный тампон, смоченный какой-то прохладной жидкостью. Голова еще болела, но это было скорее дальнее напоминание из гулкой пустоты. Свечи не горели, окна были открыты. В комнате рассеивался цветной дым.

— Вот и все, девочка, — произнесла Анастасия Владимировна с усталой улыбкой, — вот и все…

Она протянула Оле стаканчик. Оля приподнялась на подушках, послушно выпила горьковатое снадобье. Ощущение пустоты внутри не проходило… Не враждебная пустота, а пустота освобождения. И скоро она заполнится…

— Что… Это было? — пробормотала Оля.

— Я не знаю, — просто ответила Раевская.

— Вы… Не знаете?

— Нет. Откуда же мне знать? Я не ученый, не исследователь этих явлений. Мой дар — интуиция… Или инстинкт… Что-то такое. Конечно, я училась… Я знаю, как это сделать, но я не всегда знаю, что я делаю.

— Анастасия Владимировна…

— Да?

— Простите меня.

Раевская погладила Олю по растрепавшимся волосам.

— Ну, что ты… Все хорошо.

— Он не вернется?

— Нет.

— А с деньгами… Я обязательно что-нибудь придумаю. Я продам свои…

— Нет, нет, — Раевская покачал головой. — Платить ничего не нужно.

— Почему?

— Ты уже заплатила.

20.

Телефон в квартире Бориса не отвечал, его мобильный тоже. Оля поехала к нему. Теперь она могла без страха сесть в автобус.

Поднявшись по лестнице, она долго звонила в квартиру. Она продолжала удерживать кнопку звонка даже и тогда, когда стало совершенно ясно, что дома Бориса нет. Отчаявшись, она зачем-то дернула ручку двери…

Дверь плавно отворилась. Оля нахмурилась. Квартира не заперта?!

— Борис! — позвала Оля из прихожей.

Молчание. Закрыв за собой дверь, Оля заглянула в кухню и в ванную, прошла по комнатам. Нигде никого.

В кабинете, присев к столу, она подвинула к себе телефон и набрала мобильный номер Бориса. В ответ раздалось верещание с полки. Оля посмотрела туда и увидела коробочку мобильного телефона. Она медленно положила трубку.

Что-то здесь, в кабинете, было не так… Внезапно она сообразила: плакаты! Вместо музыкантов — какие-то виды Санкт-Петербурга… Оля вспомнила рассказ Бориса о превращении денег. Не произошло ли и здесь то же самое?

Она снова сняла трубку и позвонила в справочную.

— Посмотрите номер ресторана «Эллингтон», пожалуйста… Минуточку, записываю… Спасибо.

Сразу же она позвонила в ресторан.

— Алло, здравствуйте…

Это говорит Оля Ракитина… Да, вы меня не знаете… Я знакомая Бориса Багрянцева, ищу его… Не появлялся? Сами ищете? Да, насчет репетиции… Хорошо, передам, когда увижу. Спасибо… Извините.

Отодвинув телефонный аппарат на прежнее место, она встала и принялась изучать олеографии. Если верить датам, они были отпечатаны в 1895 году. Но как могли они так хорошо сохраниться с тех времен? Если только… Если действительно не повторилась история с деньгами. Тех денег она не видела, но Борис говорил, что они выглядели новыми.

Переходя от одной олеографии к другой, она очутилась перед шкафом, открыла его и замерла, не веря глазам. Сюртук… Сорочка с крахмальным воротником, застегивающаяся запонками на груди… Жилет с часовой цепочкой и брелоками… Оля взвесила цепочку в ладони. Похоже на золото… Откуда у Бориса эта одежда, зачем она ему? Вряд ли он играет в любительском театре… К тому же для цепочки сценического костюма совсем не обязательно использовать настоящее золото. А это что за смешные шляпы? Цилиндр, котелок — так они называются? А вот в углу серый зонт и трость с ручкой-кольцом из слоновой кости. Очень красивая, изящная трость.

Оля вынула трость из шкафа; ее было удобно и приятно держать в руках. Легко, одними кончиками пальцев Оля погладила полированное дерево трости, ощущая его скрытое тепло. Это тепло проникало в нее, растекалось истомой по всему телу… Комната расплывалась, пропадала. Оля была уже не здесь. Перед ее внутренним взором вставали деревья-великаны векового леса, башни замка за холмом. Всадники на лесной дороге, сверкание обнаженных мечей… Короткая, яростная схватка; но слишком далеко, чтобы хорошо разглядеть сражающихся всадников.

Это видение промелькнуло за секунды, а следом за тем Оля оказалась на городской улице, запруженной каретами, экипажами всех мастей, извозчичьими пролетками, вагонами конки. Было очень шумно; по тротуарам шли люди в одеждах, похожих на те, что она обнаружила в шкафу Бориса. Оля шла с ними, читала вывески, уличную рекламу, все в дореформенной орфографии. «Склады чаев китайских, цейлонских и японских купца И. Е. Дубинина»… «Какао Ван-Гоутен, быстро и хорошо»… «Минеральная горькая вода источника Франц-Иосиф»… «Секрет красоты — глицеро-вазелиновое мыло молодости»… «Американские швейные машины Нью-Гом»…

Один плакат за стеклом витрины особенно ее привлек, она остановилась и подошла поближе, чтобы прочитать текст полностью.

«Торговый дом Ф. Иохим и Ко., самые большие склады фотографических принадлежностей. Специальное отделение волшебных фонарей и картин к ним. Депо настоящих усовершенствованных фонографов Эдисона и американских графофонов, последние от 25 рублей. Громадный выбор напетых и оркестровых валиков, исключительно собственного заряжения».

Оле стало весело. Ей вдруг очень захотелось купить «американский графофон» (именно так, не граммофон!) с «напетыми и оркестровыми валиками». Она не чувствовала себя чужой в этом городе.