Владетельница ливанского замка

Бенуа Пьер

— К вашей?..

— Естественно. Такая сумма, поймите! Не могли же вы ожидать ее от майора Гобсона, а только от правительства, которое он представляет собой.

Я наклонил голову. Лакей принес коктейли.

— Пейте, — приказал Гобсон.

Я выпил. Его стакан остался на столе.

— Послушайте, — сказал он медленно. — Беседа такого рода… Не думаете ли вы, что нам было бы удобнее продолжать ее где-нибудь в другом месте? В моем кабинете, например, — завтра?

— Эго срочно, — прошептал я почти умоляющим голосом.

— Срочно, срочно! — повторил он. — Но

должны же вы понять, наконец, что в этом деле есть пункты, которые мы не можем урегулировать тут же, немедленно, на террасе кафе. Черт возьми! Это все-таки не так-то просто! И находятся еще люди, обвиняющие вас, французов, в том, что вы недостаточно решительны и быстры в делах!

— Но это срочно! — повторил я еще более тихим и жалобным голосом.

— Ну хорошо, хорошо. Мы можем прийти к соглашению в общих чертах, в принципе… Ну, полагаю, что теперь я могу положить часы в карман?

И он отхлебнул из стакана.

— Если не ошибаюсь, эта беседа является прямым и логическим следствием той, которую мы вели однажды вечером у меня в доме четыре месяца тому назад?

Я не отвечал.

— Да. Болтая тогда, мы с вами коснулись, кажется, некоторой… работы, которую мы делали оба, идя каждый по своему пути и к совершенно различным целям. Предметом ее были вожди бедуинов в пустынях Сирии, Ирака и Месопотамии.

— Совершенно верно.

— Итак, события складываются теперь таким образом, что я могу быть осведомлен о результатах вашей работы? Вы согласны с такой формулировкой?

Я наклонил голову.

— Хорошо. Ну, тут я признаюсь, — моя память мне несколько изменяет. Мы говорили тогда, в тот вечер, о… ну, как бы это?., скажем, — о том гонораре, которым я мог бы располагать, с разрешения моего правительства, для оплаты некоторых сведений. Быть может, я даже называл тогда цифру?

— Вы говорили о двадцати пяти тысячах фунтов.

— Я вижу, что вы хорошо помните. Двадцать пять тысяч фунтов, — совершенно верно! Однако положение вещей теперь не совсем таково, как было тогда. Относительно названной цифры нужно сделать два замечания. Примо, стоимость фунта поднялась. С 52-х — как фунт котировался в июне — он поднялся теперь до 65 — сегодняшний курс. Секундо, — с точки зрения нашего положения, я должен вам признаться, что мне удалось уже в течение этого времени получить добрую половину тех сведений, которые в то время имелись только в вашем распоряжении. При таких условиях вы согласитесь со мной, что цифра в двадцать пять тысяч может быть справедливо уменьшена до двенадцати тысяч, причем вряд ли меня можно будет упрекнуть в том, что я торгуюсь и желаю использовать создавшееся положение. Надо еще прибавить, что эти двенадцать тысяч фунтов составляют, не правда ли, как раз ту сумму в семьсот тысяч франков, о которой вы мне только что говорили. Вы согласны со мной?

— Да.

— Ну, в таком случае, — сказал он в высшей степени непринужденно, — это решено. Мы назначим свидание у меня завтра вечером, в шесть часов. В этот час теперь уже темно. Это вам подходит? Я буду один, конечно. Вы придете с… с тем, что нужно, и…

— И я получу деньги?

— И вы получите деньги. Конечно,

не в монетах, как вы сами понимаете. Но это равносильно им. Чек на то лицо, которое вы укажете, и не в местном банке, конечно, а в каком-нибудь египетском, например. Ну, скажем, в Национальной египетской конторе, которая находится я Александрии. Вам не нужно будет никаких предварительных разрешений для такой крупной суммы. Предъявитель чека немедленно получит деньги, «прямо в руки», как вы говорите. Я думаю, вы удовлетворены?

— Боже мой! — слабо прошептал я.

— Ну вот, — сказал он, — можно сказать, что дело оборудовано достаточно быстро. Итак, до завтра! Смотрите, не забудьте принести все… мы понимаем друг друга.

Он встал и начал надевать перчатки.

— Простите меня. У Стильсона, вероятно, уже начинают терять терпение. До завтра, — вечером в 6 часов.

На террасе было уже много народу. Обычные посетители этого места слишком привыкли в течение последних шести месяцев видеть нас вместе, чтобы обратить внимание на наш разговор.

— До свиданья.

— До свиданья.

Я встал и протянул ему руку. Но он небрежно играл своим хлыстом. Он не видал моего движения. Какая-то странная потребность еще усилить едкое чувство оскорбления заставила меня продолжать эту беседу, это мучительное свидание, когда в нем не было уже никакой надобности. Даже и теперь я не могу этого понять.

— Гобсон, — шептал я с умоляющей улыбкой. — Гобсон, выслушайте меня.

Он смерил меня взглядом:

— Называйте меня майором. Понимаете? — сказал он.

— Выслушайте меня, выслушайте, — говорил я тоном, который, несмотря на все, заставил его задрожать. — Вы помните тот первый вечер, когда мы с вами обедали вместе? Вы мне назначили свидание здесь, — помните?

— Совершенно верно.

— Во французском ресторане, куда мы отправились, — помните? — я спросил у вас, каким условиям должен, по вашему мнению, удовлетворять хороший офицер службы разведки? «Первое, — сказали вы мне, — это сильно и неизменно, при всех обстоятельствах, любить свою родину».

— Да, помню.

— «Второе — не быть дураком».

— И это помню.

— «Третье — быть сильным, быть спортсменом… Ведь мало ли что может случиться».

— Припоминаю.

— Хорошо, а четвертое условие? То, которого вы тогда не хотели мне сказать… «После», — сказали вы мне. Теперь, — не правда ли, — я это чувствую, у вас нет никаких причин хранить молчание…

— Действительно.

— Это четвертое условие?..

— Быть богатым, — сказал он сурово.

X

Расстояние от Курзала до «Мирамара» не больше пятидесяти шагов. Я шел шатаясь. Почему в такие минуты люди бегут под защиту бедных девушек? Ах, недаром предание ставит около креста блудницу из Магдалы!

Когда я вышел на террасу, там показывали кинокартину. В темноте я разыскал столик у края балюстрады. У моих ног глухо рокотал прибой.

Из мрака выступила тень официанта.

— Ничего. Я ничего не хочу. Или нет! Позовите ко мне Марусю.

Она пришла сейчас же.