Владей мной
Шрифт:
Сглатываю вязкую слюну. Следом приходит чувство вины, скручивает внутренности в тугой узел, накрывает лавиной, обостряя боль. Сердце стучит как бешенное.
Помню все до секунды: как кричал что-то охраннику, прибежавшему на жалобу соседей, как сжимал ее в объятиях, укачивая как маленькую и шепча глупые запоздалые слова, как не хотел отдавать ее врачам, не понимая, кто они и зачем пришли, как запрыгивал вслед за ними в машину скорой, как сжимал ее руку, пока ее кололи длинными иголками, и пытался согреть посиневшую ручку в холодной машине.
Глаза
Я мудак! Мудак!
Маша, ну как же так? Маша!
– Денис Худов?
Поднимаю голову.
Передо мной стоит мужчина средних лет, волосы и лоб блестят от капелек пота, он стягивает медицинскую маску и смотрит на меня уставшим взглядом.
– Да?
– я вскакиваю.
– Состояние пациентки Ворон стабилизировалось, сегодня ее переведут в общую палату.
Я забываю обо всем на свете, меня заполняет чувство облегчения. Туго скрученная пружина безысходности начинает постепенно расслабляться.
– Как она? Я хочу ее видеть.
Врач хмурится.
Несколько дней я держу осаду реанимации. С того вечера, как приехал вместе со скорой, я отказываюсь уходить, днюю и ночую в кресле в коридоре. Меня пытались вывести и уговорить пытались, но я не ушел. И не уйду. Я неизменно встречаю всех и каждого, кто выходит из дверей реанимационного отделения со словами о Маше Ворон. Я обзвонил всех знакомых и знакомых знакомых в поисках связей.
Я был готов достать все, что угодно, чтобы спасти Машу. Но мне раз за разом отвечали «ждите, мы делаем все, что можем»!
И я ждал, сидя на кресле в белом коридоре, насквозь пропахшем антисептиком и отчаяньем.
– Больше я ничего не могу вам сказать.
Теперь моя очередь хмуриться. Что-то такое мелькает в моих глазах, потому что врач решает мне пояснить.
– Вы не являетесь родственником пациентки Ворон. Информацию о ее состоянии и посещение разрешены только членам семьи, простите, - он прикрывает уставшие темные глаза, но я успеваю заметить в них сочувствие.
Он уже собирается уходить, его смена закончена. Я выучил их расписание.
Протягиваю руку и осторожно останавливаю его. Он не удивлен, не рассержен. Просто внимательно смотрит на меня, ждет, что я скажу.
– Я ее жених.
– Да, вы говорили. Но этого мало. По закону…
Я опускаю в глубокий карман его мятого халата купюру и крепче сжимаю руку на его локте.
Он хмурится,
– Пожалуйста…
Не знаю, что он видит перед собой. Может отчаявшегося мужика, который не отходит от заветной двери ни на шаг, который спит урывками, сидя на металлическом кресле в больничном коридоре, а может влюбленного, ждущего свою возлюбленную, может фанатика на грани срыва? В любом случае верно все…
– Хорошо. Она в тяжелом состоянии, но с положительной динамикой, стабильна. В сознание приходит, но пока под седативными. У нее переломы ребер с двух сторон, трещина подъязычной кости, про гематомы я не говорю. Удивительно, но с плодом тоже все в порядке…
– С плодом? – я никак не могу понять, про что говорит врач.
Он опять хмурится, переводит потяжелевший взгляд на мою руку, что крепко сжимает его локоть. Я разжимаю пальцы.
– Ваша невеста беременна, вы знали? – его голос становится жестче и требовательнее.
– Нет… - я растерян.
– Срок небольшой, она могла сама не знать, - после небольшой паузы продолжает врач.
– Сколько? – я должен знать, просто обязан.
– Шесть-восемь недель, - говорит врач и оставляет меня с этой новостью наедине.
Если бы кресло не стояло рядом, я бы опустился прямо на гранитный пол.
Беременна? Беременна!!! Маша, что же мы наделали! Почему не поговорили? Почему не смогли решить наши проблемы тогда? Почему все должно было произойти так?
Почему наши прошлые неудачи встали между нам?
Ребенок, она ждет моего ребенка! Я стану отцом! В груди разливается волна невероятной нежности и тепла. У нас будет ребенок.
Я стану отцом. А что, если… Гоню прочь непрошенную мысль. А что, если отец не я? Юра? Этот моральный урод?
Ликование смешивается с волной разочарования и неожиданной потери. Как будто я уже потерял своего ребенка.
Неважно, кто отец. Это мой ребенок! МОЙ! И Маша моя! Я ее больше не отпущу, только бы все обошлось.
Опускаю голову на руки. Страх липкими пальцами сжимает мое сердце, оно замирает и бьется с трудом. Становится больно дышать. Живи, Маша, только живи. Ради нас, ради нашего ребенка, ради себя!
Не замечаю, как по щекам стекают горячие слезы. Вижу только полет капель и их гибель на гранитном полу.
– Ден, - хорошо знакомый голос раздается рядом.
Поднимаю затуманенный взгляд. Рядом стоит Влад. Друг с тревогой всматривается мне в лицо.