Владей мной
Шрифт:
– Все хорошо? Маша она… - он боится самого страшного и не знает, как спросить.
– Нормально, - я смахиваю слезы. Друг понимающе кивает.
Чувствую на плече его горячую ладонь. Мне необходима его поддержка.
– Ден, тебе бы домой, - начинает друг.
– Нет, - резко отвечаю. – Ее сегодня переведут в палату.
– Ден, посмотри на себя, тебе
– Нет, - я непреклонен.
– Звонили из полиции, тебя ищут для дачи показаний.
– Потом…
– Если ты хочешь, чтобы Виталю посадили, показания надо дать сейчас.
Я смотрю на него удивленно. К чему спешка? Он виновен! Он чуть не убил Машу!
– Вячеслав Борисович подключил все свои связи, он рвет и мечет, пытается отмазать сына. Думаю, пойдут ва-банк и попытаются все повесить на Машу и на тебя, - Влад серьезен, как никогда. Шутник и весельчак, он всегда очень ответственно относится к делам. И сейчас ко мне его привели дела.
У меня внутри все холодеет. Этого еще не хватало. Сделать виноватой Машу. Про себя я не думаю, мне плевать, что там со мной будет!
– Сам посуди, девушка без связей и положения и сын уважаемого политика и бизнесмена! Тебе впаяют нападение.
– Какие у нас шансы посадить Виталю?
– Очень большие, если ты поедешь в полицию прямо сейчас.
Я непонимающе смотрю на него.
– Помнишь мутную историю с Виталей в универе?
Я отрицательно качаю головой. Виталя всегда был мутным челом, много всякого творил, но творил по-тихой и бежал к папочке под крыло. Тот успевал замять дела еще до широкой огласки.
– Ну когда он замутил с девкой, она залетела, а он ее прогнал, да еще все рассказал что-то про нее?
Я смутно припоминаю какую-то историю, но только в общих чертах. Жду, что скажет Влад.
– Она с горя решила травануться таблетками, ее откачали, ребенка не спасли. Она потом универ бросила, в дурке лежала.
– И?
– Ее отец в ментовке служил. И дорос до прокурора. Он ухватился за это дело. Землю роет. Меня нашел лично, требует от тебя показаний. Нельзя тянуть.
Это весомый аргумент. Оглядываюсь на двери реанимационного отделения и иду за другом.
Держись, Маша, я скоро вернусь!
Остаток дня проходит как одно мгновение. Квартира, ментовка, дача
В больницу возвращаюсь уже под вечер и узнаю, что Машу перевели в общую палату. Несусь на пятый этаж. На посту меня останавливает медсестра и отказывается пускать.
– Туда нельзя!
– Почему?
– У нас хирургия, режим. Время посещений прошло. Она спит.
– Я просто посижу рядом, - не сдаюсь.
– Вы разбудите ее соседок.
– Соседок?
– Да, в палате четыре человека.
– Бросаю взгляд на часы, почти семь.
– Заведующий еще на месте?
Медсестра хмурится, но отвечает.
– Вроде да.
– Какой кабинет?
– Пятьсот двенадцатый…
Влетаю в кабинет к заведующему и с порогу выдаю всю историю, с просьбой, нет с требованием отдельной палаты, обещаю ему горы золотые в случае согласия и полный капец в случае отказа.
Через полчаса я сижу в огромном мягком кресле и смотрю на бледное осунувшееся лицо. Под глазами залегли глубокие тени. Нос заострился. На шее фиксирующий воротник, но под ним багрово-синюшные следы лап этого морального урода. Я знаю, что они там!
Тонкие руки, покрытые ссадинами и синяками, безвольно лежат вдоль тела. В тишине прислушиваюсь к ее размеренному дыхании. Ловлю себя на мысли, что периодически приглядываюсь, поднимается ли ее грудная клетка.
Несколько раз заходит дежурная медсестра, делает укол и смотрит на нас долгим печальным взглядом.
Двигаю кресло ближе к кровати, сжимаю ее холодную ладошку, целую тонкую кожу и пытаюсь отогреть ее своим дыханием. Упираюсь лбом ей в руку и вырубаюсь. Меня накрывает холодная серая тревога.
Маша
Темнота отступает, оставив после себя свинцовую тяжесть во всем теле. Жутко болит голова. Не могу открыть глаза, мешает слабость.
Пытаюсь сглотнуть, но в горле дерет от сухости, шея отдается тупой болью. Стараюсь повернуть голову, но не выходит.
Дышать тяжело, каждый вздох дается с болью.
Где я? Я умерла?
Воспоминания лавиной накрывают меня: квартира, Виталий, драка и его тяжелые руки на моей шее. Дальше темнота.
Вздрагиваю от страха.
– Тише, девочка, - различаю бархатистый шепот.