Владимир Красно Солнышко. Огнем и мечом
Шрифт:
Изок возмутился от души:
— Ты что?! Что говоришь-то?! Как можно свое дитя вот так?..
— Ну тогда точно замуж отдадут далече…
Как в воду глядел: едва стал округляться стан у Жданы, так пришла она к брату снова с непонятной вестью.
— Уезжаю я. Князь велел ехать.
— Куда? — Где-то в глубине души Изок надеялся, что сестра едет домой. Как ни позорно вот так возвращаться, а все лучше к родным, чем куда-нибудь. Но оказалось — нет, ее отдавали замуж за боярина Скобу.
Негош нахмурился, услышав это имя. Изок не стал при Ждане спрашивать почему, видел, что сестре и так тяжело.
— Когда
— Завтра поутру. Свидимся ли?
— Конечно! — горячо пообещал Изок, ему было очень жаль сестру. Она, видно, крепко любила князя Владимира и хотела ребенка от него. Да вот не судьба стать княгиней-то. Попробовал пошутить: — Боярыней будешь, так не зазнайся.
Ждана улыбнулась сквозь слезы, кивнув, ушла, кутаясь в теплый плат, несмотря на жару. Изок пристал к Негошу:
— Что знаешь про боярина? Почему недоволен?
Тот чуть замялся, но решил, что лучше сразу сказать:
— Боярин тот трех женок схоронил, твоя сестра четвертой будет.
— Почему? — ахнул Изок.
Негош чистил своего коня, сделал вид, что не слышал. Но от Изока не отвертеться.
— Да стар он… У него внуки постарше твоей сестры будут. И внучки уж замужем давно.
Древлянин вздохнул:
— Ну то не самое страшное…
Негош искоса посмотрел на друга, видно прикидывая договаривать или нет, махнул рукой, отложил щетку, какой охаживал коня, позвал Изока к себе ближе. Стал почти на ухо говорить:
— Да в том-то и дело. Скобе уж восьмой десяток, небось, детей быть не может. Как к княжьему ребенку отнесется? А коли дитю плохо, так матери и того хуже.
Древлянин засомневался:
— Так ведь княжий ребенок, может, не посмеет обижать его мать?
Негож с сомнением покачал головой:
— Что-то я не припомню, чтоб князь о ком из своих детей спрашивал или вспоминал. Сколько таких, как твоя сестра, здесь побывало за эти годы, все куда-то девались, а про детей и слыхом не слыхивали.
— Да уж… успокоил, — пробурчал Изок.
Они разъехались в разные стороны, за Жданой поутру пришли люди боярина Скобы, а еще через два дня сотню Стислава князь отправил вместе с другими на печенегов. Перед тем Владимир о чем-то долго беседовал с сотником, о чем, знали только они двое да воевода Волчий Хвост. Что ж, остальным, видно, и знать ни к чему.
Стислав свою сотню повел не прямо на полудень, а чуть в сторону, где должен кочевать печенежский князь Тимрей. Дружинники дивились — к чему это? Тимрей особо разбойничает, но и силен особо, людей много. С ним бежавший после убийства Ярополка Варяжко. Княжий милостник еще при жизни своего князя поклялся отомстить за него, приведя печенегов. Вроде и прав, что мстит, но с другой стороны хуже нет, когда на Русь чужаков свои наводят, да еще и те, кто каждую балку, каждую засеку на пути помнят. Варяжко воином хорошим был, ему как проводнику на Русь цены нет. Печенеги ухватились, теперь вон что ни год, то сеча, уже не просто набегают да крайние веси жгут, стали и далече в леса заходить. Чего ж не идти, если есть кому дорогу показать? Варяжко уже не раз пытались убить, да он как заговоренный, ни стрела его не берет, ни меч…
Одни ругательски ругали Варяжко за помощь вражинам, другие понимающе качали головами, мол, с горя печенегам помогает. Надо бы его на Русь вернуть. Впервые услышав такие слова, Стислав взъярился, если и вернуть, так чтобы казнить при всех! Но после разговора с князем думать стал иначе.
Но как бы то ни было,
Пока по сторонам тянулся лес, русичи ехали, прижимаясь к опушкам. В лесу совсем тошно от серых туч жадных до человеческой крови комаров. На опушках же хоть чуть тянуло ветерком, отгоняя кровопийц. Добраться до степняков надо без потерь, для того самим их углядеть и себя не выдать, чтоб не побили стрелами раньше времени. Наконец степь почти заменила собой лесные заросли. Уже не высокие желто-белые головки ромашек били по животам лошадей, а степные ковыли. Лес отступил перед степью, попрятался в балки. Здесь не укрыться среди деревьев, если только малым числом всадников, а сотню любой издали увидит. Значит, либо нападать надо быстро, либо самим далеко разведку высылать, чтобы раньше обнаружить врага.
Стислав выбрал второе. Его дружинники обучены хорошо, печенегов углядели загодя, примчались к сотнику, ожидая, что велит изготовиться к бою, но тот вдруг приказал наоборот, выехать в степь, чтоб издали видно было, а к самим тайно не подобрались. Пока нашли такое место, ровное как стол, где балок рядом не видно, солнце уже вниз потянулось. Стислав забеспокоился, чтобы не уйти в ночь вот так — и себя выдав, и с печенегами не повстречавшись. Но боялся зря, углядев, что русичи встали, степняки тоже остановились недалече. Что это? Готовятся к бою? Тогда дело худо, против сотни Стислава у них вдесятеро больше.
Сотник поднял руку, призывая к вниманию. Дружинники затихли. Стислав велел стоять наготове и смотреть внимательно, если печенеги нападут, то уж сил не жалеть, постараться отбить, а если даст знак, то спокойно подъезжать всем вместе, но в бой без его знака не вступать. Русичи поняли, что сотник и впрямь князем на переговоры послан.
К степнякам отправились для начала сотник и еще четверо. Ехали на виду, не скрываясь. Печенеги тоже поняли, что с переговорами едут, потому стояли спокойно, рать ратью, а если люди говорить хотят сначала, то их слушать надо. Это понимали даже степняки. Стислав покосился на Негоша:
— Тимрея ли люди?
Тот пожал плечами:
— Все одно, пока не встретимся, не узнаем.
— Держись ко мне ближе и не выдавай, что их язык понимаешь.
— Сделаю, воевода, — с чего Негош вдруг назвал сотника воеводой, он и сам бы не смог объяснить, но сейчас это было неважно. А Стислав вдруг внимательно посмотрел на товарища и задумчиво произнес вслух:
— А может, и впрямь сказать им, что я воевода?
Негош согласно кивнул:
— Скажем!
— Слышали? — обратился Стислав к остальным. — Меня воеводой станете звать, когда с печенегами говорить будем.
Трое дружинников согласно откликнулись:
— Станем, воевода.
Стислав усмехнулся в усы.
Печенеги поверили, что перед ними воевода, да им было все равно. Стислав объявил, что прислан князем Владимиром для разговора с князем Тимреем.
Тимрей встретил неласково, даже к себе в шатер не позвал, сидел, развалившись на подушках посреди расставленных кругом кибиток, потягивал свой кумыс, жестко глядел злым взглядом. Сотника это не смутило: а чего ждать от вражин? Над шатром на высоком шесте в знак княжьей власти болтался конский хвост. Изок почему-то подумал: «Эк его мотает!» Уважения к такому обозначению власти у русича не было. Но и хозяин шатра тоже не особо кланялся перед незваными гостями.