Владимир Мономах

Ладинский Антонин Петрович

Смерти он не боялся. К её неизбежности привыкал долгими часами раздумий о судьбах человеческих, о земных делах и жизни небесной. Часто вспоминал он, как отец любил повторять слова: «Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль истребляет и воры подкапывают, но собирайте себе сокровища на небе, где моль не истребляет их и воры не крадут». Умом он понимал праведность этих слов и тщету всего земного, но это умом, а сердце его жило земной полной жизнью, влекло в гущу дел человеческих, и порой некогда ему было остановиться, оглянуться, подумать о всём сущем. А потом останавливался, оглядывался. Это было в те горькие минуты, когда Ярослав Владимирович терял своих близких. Так, вдруг оцепенел он, глядя на лежащего в гробу старшего сына Владимира. С ним, после смерти ещё в далёком 1020 году своего первенца молодого Ильи, связывал Ярослав многие надежды. Владимиру исполнилось едва тридцать два года, по он уже проявил себя как опытный воин — горячий до рати и в то же время рассудительный. В Новгороде, куда он был, как старший сын, послан отцом на княжение, Владимир быстро утвердил свою власть и заставил опасаться новгородских бояр-крамольников. Пять лет возводил он в новгородском детинце пятиглавый храм святой Софии по образу и подобию

Софии Киевской и наконец, закончил великое строительство — знак величия и мощи княжеской власти. И вот теперь молодой князь лежал в мраморной раке этого храма, ещё мгновение, и лик его навсегда будет скрыт под тяжёлой плитой.

Смутился тогда духом старый великий князь и прошептал про себя горестно и истово: «Всё в руках божиих». В новом храме было светло и чисто, строго смотрели со стен лики святых угодников, остро пахло известью… Смерть наследника, полного сил и надежд, потрясла его.

И ещё он задумался о тщете земного, когда за два года до смерти Владимира хоронил свою старую княгиню, Ингигерду, в христианстве Ирину, дочь шведского короля Олафа Скотконунга. Казалось, никогда не изойдёт сила из этой женщины. Она пришла к нему в то время, когда Ярослав сидел ещё при живом отце Владимире Святославиче всё в том же Новгороде. Юная принцесса, не знавшая ни слова по-русски, обжилась на новом месте, научилась бойко говорить на незнакомом ей языке, легко разобралась в паутине семейных княжеских споров, обид, несбывшихся надежд, а главное — нашла путь к сердцу своего мужа, ожесточённого междоусобными бранями, братоубийственными войнами, клятвопреступлениями, кровью, кровью бесконечной в борьбе за власть. Честолюбивая, красивая, умная, она хотела, чтобы её Ярослав вырвался из тесноты братнего ряда вперёд, и уже при старом Владимире побуждала его отложиться от Киева, прикрывшись варяжской дружиной, вечно мятежным новгородским боярством. И чем тяжелее приходилось ему в борьбе со своими врагами — внешними и внутренними, тем желанней ему казался дом, где жена разделяла все его радости и горести и где год от года множилась его семья. Сначала Владимир, потом Анна, а далее с промежутком в три-четыре года Изяслав, Святослав, Всеволод, Анастасия, Елизавета, Игорь, Вячеслав. Она добилась своего: он стал первым на Руси, а может быть, даже и среди окрестных стран, и вот теперь Ингигерда лежит бездыханной, и ничто не может утешить её — ни его первенство, ни успехи сыновей, ни громкие браки её дочерей. Ушла великая княгиня, и вместе с ней ушла половина его жизни. Кажется, и есть семья и нет семьи. Изяславу тридцать, Святославу двадцать семь, Всеволоду двадцать четыре, Вячеславу восемнадцать. Все женаты, у всех дети, за всеми — княжеские столы в разных концах Руси, следят друг за другом, к кому более благоволит отец, чужие друг другу люди, соперники. Дочерей, тех нет рядом уже давно. Анна во Франции, Елизавета в Норвегии, Анастасия в Венгрии.

В тот раз у гроба жены он сказал самому себе: хватит, нельзя объять всего земного, жизнь быстротечна, скоро и ему собираться в последний путь, пора помыслить о душе, о том, с чем он придёт на суд божий. Но великий князь выходил из храма, и тут же дела земные обнимали его со всех сторон. И даже сейчас, приняв уже святое причастие и чувствуя, как уходят из него жизнь, Ярослав думал не о небесном, а о земном.

Кому оставлять престол? Изжигав прост сердцем, нет в нём хитрости, дальнего расчёта, ходит на поводу у своей жены — дочери польского короля Казимира Пяста Гертруды, а за ней стоят латиняне, Рим, хищная польская шляхта, которая только и мечтает вновь вмешаться в русские дела. Сегодня Казимир друг, а завтра поляки вновь попытаются вернуть завоёванные ещё Владимиром ж вновь отнятые у них Ярославом червенские города. Святослав зол, подозрителен и хитёр, такому ничего не стоит воткнуть братоубийственный нож; в великокняжескую семью. Неохотно приезжал он в последние годы на зов отца из своего Чернигова, вокруг него с утра до вечера сидят немцы. Они прибыли в Чернигов из германских земель вместе с Одой, дочерью Леопольда, графа Штаденского и сестрой трирского епископа Бурхарта, ставшей женой второго из здравствующих Ярославичей. Что ни год — Ода в Германии, а с ней к черниговскому столу всё прибывает и прибывает немецкий люд. Всеволод ласков и твёрд, изворотлив в делах житейских и смел в бою. Этот испокон веков через жену связан с константинопольским двором, с льстивыми греками. Три сына, три невестки из разных окрестных стран, каждая тянет мужа о свою сторону. Вячеслав и Игорь ещё молоды.

И всё же ближе всех был к великому князю Всеволод. Любил его отец за ласку и уважение, за спокойствие духа и ясность ума. Вот и теперь он рядом с ним, садит на низкой скамеечке, держит в своих сухих, тёплых ладонях слабеющую руку отца. Ему он передал своих самых преданных и близких дружинников, и теперь они сидели в гриднице, готовые по первому слову молодого князя поддержать его и в рати и в мире.

Потухшие было глаза старого великого князя вдруг ожили: «Потерпи, дождись старшинства… Твоё от тебя никуда по уйдёт, береги сына». Всеволод послушно кивнул головой, сжал слегка руку отца своими тёплыми пальцами. Он понимал, о чём просит отец.

Великокняжеская старшая дружина, близкие бояре, и Иван Творимирич, и Вышата Остромирич, и Шимон и другие, с кем Ярослав прошёл трудный и долгий путь поражений и побед в борьбе с братьями Святополком и Мстиславом, с иноземными властелинами, с кем создал единое и мощное Киевское государство, митрополит Илларион, богатое киевское купечество, все, кому благоволил Ярослав долгие годы, только и ждали знака, чтобы собрать народ на вече, пошуметь там, выкликнуть Всеволода, передать ему власть — освятить её именем церкви в Софии Киевской, а потом чтобы всё было как при отце Ярославе Владимировиче — дать отпор Всеволодовым братьям, заставить их, как и прежде, ходить под киевской рукой.

Некоторые из них хмуро сидели сейчас в гриднице, ждали, чем закончится последний разговор великого князя с любимым сыном, ждали Всеволодова слова, знака, ждали своего часа. Но Всеволод помнил и то, как несколько педель назад, уже тяжко занеможив, Ярослав вызвал сыновей в Киев для того, чтобы сказать свой ряд. Несколько дней совещался тогда Ярослав с сыновьями и ближними боярами, устанавливал порядок для Русской земли. Великий князь торопился, пока жив, так устроить Русь,

чтобы не пошли прахом все его труды, в которые вкладывал он жизнь с того памятного 1014 года, когда решился выступить против отца. Владимир тогда уже старел, всё чаще держал около себя Бориса, сына от византийской царевны Анны, а их, старших сыновей полоцкой княжны Рогнеды и других жён (болгарыни, чехини), бывших с ним до христианского брака, отодвигал в сторону. Первым выступил против отца снедаемый жаждой власти Святополк. Отец заточил его тогда в Турове вместе с женой — дочерью польского короля Болеслава I Храброго и её духовником епископом Рейнберном. Поляки всерьёз хотели в те дни поднять Святополка против отца, вернуть себе завоевания Владимира, и в первую очередь червенские города. Но заточение Святополка нарушило все их расчёты. Ярослав был вторым, кто поднялся против отца. Всю жизнь младший, не имевший никаких нрав на киевский престол, он после смерти старшего Владимировича — Изяслава — и заточения Святополка вдруг вышел вперёд; отец перевёл его на правах старшинства в Новгород. В его руках была сильная новгородская дружина, отряды пришлых варягов, к его услугам были деньги богатых новгородских купцов, ведущих торговлю совсем известным тогда миром. Его властолюбивые планы поддержали видные новгородские бояре, посадник, которые давно уже тяготились зависимостью от Киева, обязанностью ежегодно досылать в великокняжескую казну две тысячи гривен. «Решайся, князь, отец твой стар и немощен, у тебя есть друзья в Киеве, Святополк в немилости, помешкаешь, Владимир всю власть передаст сыну Борису, тогда сведут тебя из Новгорода, будешь коротать дни где-нибудь на Волыни или в вятичских лесах». Долго колебался Ярослав, но лотом решился. Он уже не мог жить без этого постоянного почёта и поклонения, без ощущения своей силы и власти. Он только себе одному мог признаться в том, как любил торжественный выход из своего княжеского дворца в тринадцатиглавую ещё деревянную тогда Софию Новгородскую, как нравился ему вид многих людей, снимающих шапки и кланяющихся при одном его появлении. Нет, за то, чтобы сохранить всё это и приумножить, за то, чтобы поставить перед собой в поклоне всю Русь, стоит решиться на безумный шаг. «Решайся, князь», — говорила и Ингигерда. Ей, шведской принцессе, был узок простор Новгорода, ей, как и ему, нужна была вся Русь.

Л потом были неожиданная смерть отца и выступление Святополка. Старший брат решил силой утвердить своё старшинство. И если сказать по совести, то Святополк расчистил для него путь к Киевскому престолу. Он сел в Киеве после смерти Владимира и первым делом послал убийц к брату Борису, который отказался пойти на Киев во главе отцовской дружины, бывшей с ним в походе против печенегов. Его проткнули копьями на берегу Альты, когда, пропев шестипсалмие и канон, он готовился отойти ко сну в своём шатре. Другого Владимировича, единоутробного Борисова брата Глеба, убийцы Святополка зарезали на корабле на пути из Смоленска в Киев. Третьего брата, Святослава Владимировича, люди Святополка настигли в Угорских горах, куда он в страхе бежал, спасаясь от лютого брата. Теперь оставались Ярослав в Новгороде и Мстислав в далёкой Тмутаракани. Мстислава не достать, да и не даст он себя так легко убрать с пути. В его руках сильная дружина, закалённая в боях с печенегами, да и сам князь смел и охоч до брани. А Ярослав не стал дожидаться Святополковых убийц и выступил на Киев первым. Много в те годы было пролито крови, Святополк водил на соперника и поляков и печенегов, Ярослав отбивался от брата при помощи наёмных варягов, своей новгородской дружины и простых новгородских воев. Мстислав же наблюдал со стороны за схваткой братьев. И победил в конце концов Ярослав, а Святополк сгиб где-то на путях между ляхами и чехами.

Затем, когда был великий голод в Суздальской земле я когда Ярослав расправлялся в Суздале с мятежом, на который подняли народ волхвы, вышел из Тмутаракани в союзе с хазарами и касогами Мстислав и осадил Киев. Ярослав же из Суздаля помчался в Новгород, наскоро собрал там рать и вместе с варягами двинулся на Мстислава. Тогда разгромил его Мстислав при Листвине, но не пошёл более к Киеву, так как не принимали его киевляне. Оставил Мстислав за собой и Тмутаракань и Чернигов с северскими городами. И долго ещё страшился Ярослав идти в свой стольный город и появился там лишь тогда, когда твёрдо договорился о мире с Мстиславом. Но и после этого неспокойно было на душе великого князя: за сутки пути могла дойти Мстиславова конная дружина до Киева, и лить когда в 1036 году умер грозный брат, Ярослав мог сказать: теперь он один самовластец на Руси. Оставался, правда, в живых ещё один брат — Судислав, княживший во Пскове, но и его убрал Ярослав с дороги — заточил в темницу, и до сего дня вот уже двадцать с лишним лет томился Судислав под суровой стражей.

Многой кровью досталась ему победа. Да и где доставалась легко власть! Разве у моравов после смерти объединителя — князя Святополка не дрались жестоко за власть его сыновья? Разве у ляхов после смерти могучего воителя Болеслава Храброго старший сын Мечислав II не изгнал своих младших братьев, не ослепил двух своих других родственников? Разве у чехов Болеслав III, вступив на престол, не приказал оскопить одного своего брата Яромира и удушить в бане другого — Олдржиха, и когда оба чудом спаслись от людей Болеслава и, в конце концов, прогнали старшего брата, разве потом Олдржих, заняв чешский престол, не выгнал брата Яромира, с которым вместе скитался по чужим краям, спасаясь от убийц Болеслава? А в Византии, Венгрии — тайные убийства, ослепления… Кровью доставалась власть тем, кто стремился к ней, и сколько таких властолюбцев гибли на этом трудном пути!

Но теперь уже не власть свою наказывал спасать сыновьям Ярослав Владимирович. Её опьяняющую силу он чувствовал особенно остро лишь в молодые годы, а потом привык к ней как к обиходной одежде. Она стала его повседневностью в той большой и трудной работе по укреплению Русской земли, которой Ярослав занимался всю последующую после захвата власти жизнь. Власть связала его по рукам и ногам многочисленными обязанностями, условностями, ритуалами, И он уже не мог вырваться из-под этого тяжкого жернова, который с годами давил его всё более и более. И теперь он призывал своих сыновей, чтобы передать им весь этот груз, весь этот тяжкий государственный труд, которым он жил все последние годы. Он боялся одного — что новая братоубийственная распря, которая могла бы начаться после его смерти, погребёт под своими обломками его нескончаемые труды, его радости, его видимые успехи.