Владимир Высоцкий: козырь в тайной войне
Шрифт:
Когда он дочитывал второе стихотворение, в драмтеатре звенел второй звонок, там уже беспокоились, куда исчез Высоцкий. А он еще успел подписать несколько автографов, бегом в машину и — без обеда и отдыха — сразу на сцену.
Там с Володей случилась беда — горлом пошла кровь. Срочно вызвали врача, два выступления пришлось отменить… И, хотя он уже выступал на следующий день (8 февраля), до самого отъезда за кулисами дежурил врач.
Как Владимир Семенович сокрушался, что сорвалась его вторая встреча со сталеварами!
Я как мог успокаивал его, сказав, что успел предупредить руководство цеха о том, что Высоцкий заболел…»
Отметим, что у Высоцкого были две поэтические вещи, посвященные нефтяникам Тюмени: песня «Тюменская нефть» и стихотворение «Революция в
Заметим, что это стихотворение впервые будет опубликовано в 1982 году в журнале «Москва». То есть в тот самый момент, когда эра брежневского правления неумолимо подходила к своему концу и советская элита («вся исходя тоскою по свободе») уже готовилась к «революции сверху» — к приходу либерального диктатора Юрия Андропова. Кстати, он тогда стал главным идеологом партии и, вполне возможно, приложил руку к публикации этого стихотворения. Впрочем, это совсем другая история, а мы вернемся в начало года 73-го.
Пока Высоцкий находился в Новокузнецке, в Театре на Таганке вышел приказ о повышении зарплаты некоторым актерам. Отныне Высоцкому будут платить 150 рублей, Валерию Золотухину и Зинаиде Славиной — 165.
12 февраля в Театре на Таганке по вине Высоцкого был сорван спектакль «Галилей»: из-за неявки артиста его заменили другой постановкой — «Под кожей статуи Свободы». Что же случилось с Высоцким? Он в очередной раз сорвался «в пике». Вспомним, как еще в начале месяца наш герой жаловался Золотухину на то, как сильно устает, мучается. Во многом причиной этого было то, что он не хотел участвовать в новом спектакле «Товарищ, верь…» по произведениям А. Пушкина (там пять актеров, в том числе и наш герой, должны были играть великого поэта), а Любимов ни в какую не желал снимать его с роли (интересно, что именно не устраивало актера в трактовке этой темы режиссером?). И тогда Высоцкий сам форсировал события.
В день, когда он не явился в театр, Любимов выступил со следующим заявлением: «Дело не в Высоцком, и не в нем одном… Дело глубже. Театр стареет… и надо, очевидно, хирургическим путем какие-то вещи восстанавливать. Я буду думать, что мне делать. Высоцкого я освобождаю от „Пушкина“. Давайте разбросаем текст между оставшимися Пушкиными…»
Когда три дня спустя Высоцкий все-таки объявился в театре, Любимов заявил ему, что тот зарезал его тем, что выходит из спектакля. Дескать, он поступает так же, как когда-то Николай Губенко (в 68-м тот неожиданно ушел из театра в кинематограф). Но Высоцкий устоял. Любимов рассчитывал, что тот бросится просить у него прощения, согласится вернуться обратно в спектакль, но актер этого не сделал. Что вполне понятно: с выходом из этого проекта у него будто гора с плеч упала.
19 февраля Высоцкий занят в спектакле «Десять дней, которые потрясли мир».
23 февраля он был в Ленинграде, где дал концерт в тамошнем Военторге. На следующий день вновь вышел на сцену «Таганки» — в «Гамлете». Эту же роль сыграл и 26-го.
28 февраля Высоцкий вновь уехал с концертами в Ленинград. Выступал в ДК пищевиков (аудитория клуба «Восток»). В одной из пауз между песнями сообщил собравшимся, что недавно записал на «Мелодии» свою третью и четвертую пластинки (они выйдут только через год) и спел песню, включенную в один из этих миньонов — «Мы вращаем землю». Кроме этого, в ДК пищевиков были исполнены следующие произведения: «Тот, который не стрелял», «Разведка боем», «Утренняя гимнастика», «Про метателя молота», «Песенка про прыгуна в длину», «Песенка про прыгуна в высоту», «Марафон», «Я не люблю», «Кто кончил жизнь трагически», «Песенка о слухах», «Милицейский протокол», «Песня канатоходца», «Он не вернулся из боя», «Честь шахматной короны».
Во время исполнения последней песни Высоцкий внезапно заметил, как милиционер пытается вывести из зала одного из зрителей, который, видимо, как-то неподобающе себя вел. И Высоцкий заступился за зрителя. Он обратился к милиционеру: «Вы, товарищ старшина! Вы лучше потом, ладно? Я закончу. Сядьте пока!..
Вот пожалуйста: милиционер взял и нарушил порядок. А я не обращаю, нет. Просто — ну зачем же? Я работаю, а он кого-то арестовывает!..»
В те же последние февральские дни Высоцкий был занят оформлением документов для своей первой в жизни поездки за границу. До этого, несмотря на то что он вот уже более двух лет был женат на французской подданной (а жить гражданским браком они начали и того раньше — с конца 68-го), ему в этом праве постоянно отказывали, но в 73-м дело наконец сдвинулось с мертвой точки. Наступал четвертый поворотный момент в его жизни, причем один из самых драматичных. Спросите, почему? Ведь внешне все выглядит как раз наоборот: мечтой стать «выездной» тогда бредила чуть ли не вся советская интеллигенция (да и не она одна). Однако в случае с Высоцким имелись закулисные нюансы, о которых не каждый догадывался. Ведь сделать его «выездным» было необходимо тем силам, которые рассчитывали и дальше использовать его в той тайной войне, которая велась на огромных просторах не только родной страны, но и далеко за ее пределами.
Кстати, сам Высоцкий об этом догадывался, но легко пошел на это дело, поскольку, во-первых, иного пути у него не было (брак на иностранке обязывал), а во-вторых, эта авантюра манила его своими щекочущими нервы перспективами, возможностью «открыть новые горизонты». Это был очередной его прорыв в неизведанное, когда он «уходил из одного дела в другое». Не случайно в том же 73-м он написал песню «Я из дела ушел»:
Я из дела ушел, из такого хорошего дела! Ничего не унес — отвалился в чем мать родила, — Не затем, что приспичило мне, — просто время приспело, Из-за синей горы понагнало другие дела…Знал бы Высоцкий, что скрывается для него лично за этой «синей горой», глядишь бы, и поостерегся туда соваться. Впрочем, как уже говорилось, эта «синяя гора» обозначилась в его судьбе не по чьей-то злой воле, а по его собственной — когда он в 67-м не просто решил познакомиться с Мариной Влади, а заполучить «звезду в лапы». Он не знал, что платить за это «обладание» придется по самому высшему разряду.
Вспоминает М. Влади: «Мы ждали шесть лет (отсчет ведется именно с 67-го. — Ф. Р.), прежде чем набрались смелости подать роковое прошение. Мне кажется, я представила достаточно доказательств лояльности: многие мои советские друзья приезжали в течение этих лет в Мезон-Лаффит по моему приглашению, и никто не воспользовался этим, чтобы остаться на Западе или устроить скандал в прессе. Все вернулись вовремя, довольные путешествием, которое почти для всех было первым выездом за границу.