Владимир Высоцкий: козырь в тайной войне
Шрифт:
Наша совместная жизнь привела тебя в равновесие. Ты стал спокойнее, и твои загулы не выходят за общепринятые в России рамки. Ты подолгу совершенно не пьешь, много работаешь, и твое официальное реноме актера театра обогащается новой гранью: ты снимаешься в кино… А мне хочется показать тебе Париж. Я хочу, чтобы ты знал, как я живу, моих друзей, я хочу, чтобы у тебя было право выезжать, чтобы ты увидел мир, чтобы почувствовал себя свободным.
Мы говорили об этом долгие ночи напролет. Мы воображали все, что ты мог бы сделать. Ты никогда не думал остаться жить во Франции. Для тебя жизненно необходимо сохранить корни, язык, принадлежность к своей стране, которую ты страстно любишь. Ты строишь безумные планы. Ты мечтаешь о свободных
А пока что тебе, человеку, женатому на француженке, нужно получить обычную визу во Францию, чтобы провести там месяц отпуска. Так и написано в заявлении, которое мы наконец относим в ОВИР… (это событие случилось 1 марта. — Ф. Р.)».
Итак, целых пять лет Высоцкий ждал момента, когда ему разрешат наконец выезжать из страны сначала к своей возлюбленной, а с декабря 1970 года — к своей законной жене. И вот наконец дождался. Почему же этот процесс длился столь долго? Судя по всему, все упиралось в большую политику, причем по обе стороны границы.
Как уже говорилось, на родине вокруг Высоцкого бились две силы — либералы и державники. Первые его всячески «крышевали», вторые — боролись с ним. Правда, борьба эта не выходила за рамки дозволенного — то есть крутых мер против Высоцкого не принималось. Это вообще свойственно такого рода противостояниям, когда обе стороны заранее договариваются о границах своих действий друг против друга и соблюдают определенные правила, которые должны сдерживать их от применения чрезмерной силы. Тем более что в роли третейского судьи выступала третья сторона (в данном случае это были центристы во главе с Брежневым).
Как мы помним, одним из главных «крышевальщиков» Высоцкого в верхах был шеф КГБ Юрий Андропов, который давно симпатизировал и «Таганке», и лично Высоцкому. Причин для этого у него было много. Во-первых, в силу своих либеральных взглядов, во-вторых — по зову крови (оба были полукровками: у Высоцкого отец был евреем, мать — русской, а у Андропова наоборот). В-третьих, Андропов любил поэзию, знал в ней толк и даже сам баловался на досуге этим делом. И наконец, в-четвертых — в той политической партии, которую взялся раскладывать шеф КГБ на кремлевской шахматной доске, Высоцкому отводилась еще более существенная роль, чем это было ранее. Ведь в ближайших планах Кремля значилась «разрядка», в которой Высоцкий должен был стать одной из значительных фигур на поприще идеологии. Как пел он сам: «Спать ложусь я — вроде пешки, просыпаюся — ферзем!».
Отметим, что в последнем вопросе Андропов, видимо, нашел полное взаимопонимание с одним из конкурентов КГБ на внешнеполитическом направлении — Международным отделом ЦК КПСС. Вот уже долгие годы (с 1955-го) это ведомство возглавлял старейший коммунист (с 1919-го) Борис Пономарев. Его партийная карьера началась в 1926 году, когда Андропов был еще безусым 12-летним подростком. В 1932–1934 годах Пономарев занимал важный пост в партийной иерархии — заместителя директора Института красной профессуры. С 1937 года по личному распоряжению Сталина он был отправлен на работу в Исполком Коминтерна. Учитывая, что это учреждение было своего рода филиалом НКВД (его заграничным отделом), можно с уверенностью сказать, что свои шпионские университеты Пономарев проходил именно там. Поэтому вскоре после войны (в 48-м) именно его Сталин назначил первым заместителем заведующего Международным отделом ЦК ВКП (б). Наконец, в 55-м уже Хрущев назначил Пономарева руководителем этого отдела.
Служебная карьера непосредственно свела Андропова с Пономаревым два года спустя, когда Международный отдел был разбит на два сектора: первый должен был отвечать за западное направление (капиталистические страны) — им руководил Пономарев, второй за восточное (социалистические страны) — во главе встал Андропов. Оба сектора конкурировали друг с другом за влияние на руководство страны, поэтому Пономарева и Андропова уже тогда принято было считать антагонистами. Это соперничество усилилось после того, как последний возглавил КГБ.
Отметим, что на момент прихода Андропова на Лубянку его ведомство на зарубежном направлении имело чуть меньше широких полномочий, чем Международный отдел. Например, КГБ был несколько ограничен в своих возможностях вербовать агентуру в среде восточных и западных компартий, в то время как «международники» в этом деле были абсолютно не стеснены (чаще всего чекистов использовали как курьеров — они возили деньги восточным и западным компартиям). Однако уже очень скоро после своего воцарения на Лубянке Андропову удалось настолько войти в доверие к Брежневу, что тот разрешил ему расширить агентурную работу в зарубежных компартиях. Естественно, все это не прибавляло симпатий «международников» к КГБ. Что, впрочем, было только на руку Брежневу, который придерживался древнего правила римских правителей: разделять и властвовать.
Что касается разрядки (установление более дружественных отношений с Западом), то нельзя сказать, что она являлась затеей исключительно западников. В ней свои интересы имела каждая из сторон высшей советской элиты. Например, Брежневу она была выгодна как способ реабилитироваться за Чехословакию-68 и доказать западным левым, что он не столь кровожаден, как об этом вещает буржуазная пропаганда. Державники усматривали в разрядке хороший способ расширить влияние Советского Союза в мире, протянув свою длань в страны третьего мира, а также добраться до западных технологий, в которых СССР остро нуждался. Что касается западников, то они любое сближение с Западом рассматривали как благо. Сам Запад тоже довольно легко пошел на разрядку, поскольку ему нужна была передышка перед очередным наступлением: Западная Европа переживала идеологический и экономический кризисы, а США были в ступоре после поражения во Вьетнаме и грозящего им дефолта.
Однако, даже несмотря на явное потепление отношений между Востоком и Западом, идеологическое противостояние — холодная война — не прекращалась ни на секунду, и Владимиру Высоцкому в этой войне отводилось особое место. Ведь с определенного времени он стал объектом пристального внимания не только со стороны родного КГБ, но и западных спецслужб, в частности, американского ЦРУ, для которого главным стратегическим противником продолжал оставаться Советский Союз. Достаточно сказать, что до начала 70-х руководство разведывательной работой в Москве осуществлялось из Лэнгли, и оперативные работники резидентуры действовали в основном только по указанию из Вашингтона. Но с 1972 года (накануне разрядки) московская резидентура получила более широкие полномочия и теперь могла действовать на свой страх и риск, не опасаясь окрика из Лэнгли.
Получив более широкие полномочия и заметное увеличение бюджета на свои операции, московская резидентура заметно активизировала свои действия. Агенты ЦРУ в Москве имели подробную картотеку на всех советских диссидентов и не только держали их в поле своего внимания, но со многими из них контактировали. Высоцкий с цэрэушниками на связи не состоял, но был в поле их зрения как агент влияния — человек, который числился в идеологических критиках советского режима. По тем данным, которые присылали им из Москвы коллеги, аналитики Лэнгли тщательнейшим образом изучали то влияние, которое оказывают песни Высоцкого на советских людей, точно так же, как они это делали с книгами Александра Солженицына, статьями Андрея Сахарова и других деятелей, критикующих советский режим. В КГБ и Международном отделе, естественно, об этом были прекрасно осведомлены и вели свою контригру. Заключалась она в следующем.