Владимир Высоцкий: козырь в тайной войне
Шрифт:
«Эпизод готовился с большим трудом: трудно было сочинить песни, похожие на американские, трудно было сформировать группу хиппи из московской массовки. И одежду, и быт хотелось воссоздать не а-ля поганая эстрада, а чтобы от этого веяло серьезной жизнью. И получилось так, что поскольку все знали, что Володя будет играть Билла Сиггера, то пришли люди, которые вполне могли сойти за хиппи. Среди участников этой массовки были художники, инженеры, физики… Была вся группа Рустама Хандамова — режиссера и художника, который начинал картину „Раба любви“, замечательно талантливого человека; он собрал вокруг себя очень интересную группу — ну, абсолютные хиппи, бесшабашная такая публика — и все они пришли сниматься в массовке.
Съемка была ночная. Где-то на задворках «Мосфильма» была
Вспомним, что для этого фильма Высоцкий написал 9 баллад, большинство которых имели антисоветский подтекст. Самой заметной в этом плане была баллада «Мистерия хиппи» («Вранье — ваше вечное усердие…» и т. д.). Однако, вернувшись из-за границы, наш герой привез с собой еще одну антисоветскую нетленку — песню «Старый дом» («Что за дом притих…»), которая, судя по всему, родилась у него после того, как он сравнил зарубежные реалии с советскими и сделал однозначный вывод не в пользу последних. В песне угадывался очередной спор Высоцкого не только с теми, кто рисовал Советский Союз как более достойного преемника прежней, дореволюционной России, но с апологетами последней вроде Александра Соложеницына.
Годом ранее (в сентябре 73-го) этот писатель написал «Письмо вождям Советского Союза», которое Высоцкий, без сомнения, читал (оно было широко распространено в среде творческой интеллигенции с помощью «самиздата»). В нем Солженицын признал безусловные успехи СССР («Действительно, внешняя политика царской России никогда не имела успехов сколько-нибудь сравнимых»), но затем в письме призывал советских вождей… брать пример с Российской империи («Тысячу лет жила Россия с авторитарным строем — и к началу ХХ века еще весьма сохраняла и физическое и духовное здоровье народа»). Он расхваливал экономические успехи дореволюционной России («веками вывозила хлеб»), рисовал благостную картину тогдашней повседневной жизни («города для людей, лошадей и собак, еще — трамваев, человечные, приветливые, уютные, всегда с чистым воздухом»).
Кремлевские вожди не стали вступать в полемику с писателем, назвав на одном из заседаний Политбюро это письмо «бредом». Почти точно так же отреагировал на него и вечный оппонент Солженицына академик Андрей Сахаров. Согласившись с некоторыми выводами автора письма, Сахаров категорически не принял его дифирамбы по адресу царской России. Академик по этому писал следующее:
«Солженицын пишет, что, может быть, наша страна не дозрела до демократического строя и что авторитарный строй в условиях законности и православия был не так уж плох, раз Россия сохранила при этом строе свое национальное здоровье вплоть до ХХ века. Эти высказывания Солженицына чужды мне. Я считаю единственным благоприятным для любой страны демократический путь развития. Существующий в России веками рабский, холопский дух, сочетающийся с презрением к иноземцам, инородцам и иноверцам, я считаю величайшей бедой, а не национальным здоровьем. Лишь в демократических условиях может выработаться народный характер, способный к разумному существованию во все усложняющемся мире… Бросается в глаза, что Солженицын особо выделяет страдания и жертвы именно русского народа…»
Высоцкий в своем «Старом доме» поддерживает позицию Сахарова, а не Солженицына (несмотря на то что лично к этому человеку он всегда относился с уважением). Согласно песне, дела в обоих государствах (царской России и СССР) развивались (и развиваются) не самым лучшим образом, являя собой довольно неприглядное зрелище. В тексте эти выводы почти не зашифрованы.
По сюжету главный герой ее, спасшись от волчьей погони (речь о ней шла в первой песне дилогии — «Погоня»), попадает в старый дом, который «погружен во мрак», а «всеми окнами обращен в овраг». Народишко там «каждый третий враг», гостя встречают с подозрением, и тот замечает, что даже «образа в углу перекошены». Гость недоумевает: дескать, что за «барак чумной» (бараками в те годы либералы называли страны социалистического лагеря, причем СССР в их интерпретации был самым унылым бараком, а, например, ГДР или Венгрия — самыми веселыми) — двери у вас настежь, а душа взаперти, «али жить у вас разучилися»? И слышит в ответ: «мы всегда так живем». И далее следует пояснение: «скисли душами, опрыщавели», «много тешились, — разоряли дом, дрались, вешались».
Когда герой буквально возопил, чтобы ему указали дорогу в край, «где светло от лампад», обитатели «чумного барака» отвечают ему, что «о таких краях не слыхали мы», что они «привыкли жить впотьмах, что „испокону мы — в зле да шепоте, под иконами в черной копоти“ (то есть что раньше, до революции, что теперь, при советской власти, — все едино). В итоге из этого дома, „где косо висят образа“, герой бежит „башку очертя“. Бежит туда „где люди живут, и — как люди живут“. Судя по всему, в последних строчках речь идет о Западе, где в магазинах сотни сортов колбасы, неоновая реклама слепит глаза и где люди живут „не в черной копоти“.
Вот такая получилась песня про Россию-матушку, доведенную, по мнению автора, коммунистами до состояния «чумного барака». Песня злая, во многих своих выводах несправедливая, однако все равно считается подлинным шедевром в творчестве Высоцкого. И опять повторимся: когда к горлу его подступала злость на что-либо, он творил особенно талантливо. Так что здесь мы наблюдаем своего рода парадокс: они были неразрывно связаны друг с другом — советская действительность («чумной барак») и Владимир Высоцкий. Не будь первого, не было бы и второго — Поэта с большой буквы, которого мы все знаем.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
ВЫСОЦКИЙ И ШУКШИН
11 июня Высоцкий был занят в спектаклях «Павшие и живые» и «Антимиры», 13-го — в «Гамлете», 16-го — в «Десяти днях…», 17-го — снова в «Гамлете».
20 июня Театр на Таганке отправляется с гастролями в Набережные Челны. Отметим, что именно «Таганка» стала первым (!) столичным театром, приехавшим в этот город с гастролями. Вот почему ажиотаж вокруг события был грандиозный. Особенно жители Челнов ждали приезда Владимира Высоцкого, слава которого на тот момент достигала заоблачных высот. Тот же приехал в город только спустя четыре дня после приезда театра — 24 июня. Буквально в первые же дни пребывания «Таганки» произошел показательный случай: когда актеры возвращались в гостиницу «Кама» после очередного спектакля (они проходили во Дворце культуры «Энергетик»), во всех окнах окрестных домов жители выставили на подоконники магнитофоны и завели песни… Высоцкого. Говорят, сам он чуть не прослезился от такой любви к нему простых слушателей.
Пока «Таганка» была на гастролях, страну вынужден был покинуть еще один инакомыслящий, на этот раз из стана еврейской интеллигенции — Александр Галич. Как мы помним, давление властей на него началось еще в конце 71-го, когда он был исключен из всех творческих союзов (писательского и кинематографического) и остался практически без работы. После этих событий положение Галича стало катастрофическим. Еще совсем недавно он считался одним из самых преуспевающих авторов в стране, получал приличные деньги через ВААП, которые от души тратил в дорогих ресторанах и заграничных вояжах. Теперь все это в одночасье исчезло. Автоматически прекращаются все репетиции, снимаются с репертуара спектакли, замораживается производство начатых фильмов.