Владимир Высоцкий: козырь в тайной войне
Шрифт:
Вообще Высоцкий слыл автомобильным лихачом и очень часто имел непрятности с гаишниками. Иногда он сам специально устраивал дорожные провокации, чтобы прихвастнуть перед кем-то из своих друзей, особенно девушками. Об одной из таких провокаций вспоминает Нина Патэ, которая в те годы тоже была одним из организаторов его концертов:
«Высоцкий приехал ко мне на „Рено“ и сказал: „Вот теперь мы будем хулиганить“. Я посмотрела на машину, а номера-то не наши! Оказывается, Володя ездил по доверенности на „Рено“, а Марина — на „Жигулях“: они поменялись машинами. На площади Пушкина Володя лихо развернулся в неположенном месте, и нас тормознули. Пока приближался постовой, Володя сказал: „Смотри и молчи“. Подошел постовой, начал объяснять, а Володя якобы не понимает, пожимает плечами. Тот —
В своем рассказе автор явно упивается лихостью своего кумира — Высоцкого. Хотя, если подходить к этому случаю со всей серьезностью, гордиться здесь нечем. Более того — осудить надо Высоцкого за его поступок. Ведь мало того, что он лихачит (создавая тем самым опасность на дороге для десятков людей), так еще и всячески демонстрирует свое пренебрежение к представителю власти — милиционеру. Он бы еще детей вокруг себя собрал и продемонстрировал им, как популярный актер Высоцкий нарушает правила дорожного движения, а затем «ставит на место» гаишника. А ведь в песнях своих (во всяком случае, в большинстве из них) наш герой проповедовал совсем другие принципы. Вот и спрашивается: где же был настоящий Высоцкий — в песнях или в таких поступках, о которых шла речь чуть выше?
А между тем 28 декабря состоялся концерт Высоцкого в столичном НИИ металлургии имени Байкова.
Примерно в эти же дни Высоцкий в разговоре с Валерием Золотухиным с грустью заметил: «Как мы постарели. Нам не грустно… в глазах видно. Нас ничто не радует, мы ничему не удивляемся».
Не эта ли необъяснимая тоска подвигла Высоцкого в тот год на создание двух произведений, где речь шла о его собственной смерти: «Когда я отпою и отыграю» и «Памятник». Последнему суждено будет стать пророческим: в нем он в точности предугадает те манипуляции, которые будут происходить после его смерти как с его именем, так и с творчеством. Видимо, он никогда не заблуждался насчет тех людей, кто его окружал.
Я при жизни был рослым и стройным, Не боялся ни слова, ни пули И в привычные рамки не лез. Но с тех пор, как считаюсь покойным, Охромили меня и согнули, К пъедесталу прибив ахиллес… И с меня, когда взял я да умер, Живо маску посмертную сняли Расторопные члены семьи, — И не знаю, кто их надоумил, — Только с гипса вчистую стесали Азиатские скулы мои…Посмертную маску с Высоцкого, кстати, снимет Марина Влади. Впрочем, обо всем этом (и стихотворении тоже) речь еще пойдет впереди.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
РАЗРЕШЕННЫЙ, НО ЗЛОЙ
Начало 1974 года оказалось для Высоцкого творчески чрезвычайно насыщенным. Начался же тот год с «Антимиров»: именно этот спектакль он сыграл 3 января. На следующий день наш герой вышел перед публикой в образе принца датского и в спектакле «Павшие и живые». 6-го вновь играл в «Антимирах», 7-го — в «Десяти днях, которые потрясли мир», 8-го — дал концерт в обнинском Доме ученых, 9-го — сыграл в «Павших и живых», 10-го — в «Добром человеке из Сезуана», 12-го — в «Гамлете», 20-го — в «Пугачеве» и «Антимирах».
21 января Высоцкий был приглашен на день рождения к внучке Н. Хрущева Юлии. После чего «развязывает»: то ли от сумасшедшего графика в театре, то ли еще от чего-то. В итоге 25 января, в свой день рождения, он не явился на «Антимиры», 26-го прогулял репетицию. Ситуацию спасла новая «вшивка», которая была сделана как раз в эти дни. И 27 января с этой «торпедой» Высоцкий с энтузиазмом отыграл сразу два спектакля: «Пугачева» и «Гамлета». 29-го он играл в «Жизни Галилея».
1 февраля Высоцкий выступил с концертом перед работниками столичного Института общей патологии. Концерт длился почти два часа.
3 февраля Высоцкий был занят в спектакле «Десять дней…»
На следующий день он был дома у своего отца Семена Владимировича, где дал домашний концерт по просьбе приятеля семьи Г. Толмачева.
5 февраля он снова играет в театре «Гамлета», 7-го — в «Добром человеке из Сезуана», 8-го — в «Павших и живых», 11-го — в «Пугачеве» и «Антимирах», 12-го — в «Жизни Галилея».
Тем временем на фирме «Мелодия» подготовлены к выходу два новых миньона Высоцкого. На одном были записаны песни: «Корабли», «Черное золото», «Утренняя гимнастика» и «Холода, холода», на втором: «Мы вращаем Землю», «Сыновья уходят в бой», «Аисты», «В темноте». Как мы помним, записи к этим пластинкам были сделаны еще год назад, но тогда почему-то не вышли, приостановленные чьей-то властной рукой. Теперь же эта самая рука дала «добро» на выпуск платинок, причем даже несмотря на то, что в те дни серьезно обострилась ситуация на диссидентском фронте. Под последним имеется в виду высылка из страны лидера русских националистов Александра Солженицына, которая случилась 13 февраля. Предыстория этой высылки выглядела следующим образом.
Впервые в поле зрения органов госбезопасности Солженицын угодил еще во время войны, когда был арестован за антисоветскую пропаганду. Именно с материалов этого уголовного дела и началось досье писателя, которое хранилось в недрах КГБ. Однако долгое время досье это лежало без движения, поскольку в «оттепель» надзор за такими людьми, как Соложеницын (бывшими сидельцами), был ослаблен. В итоге многие из них даже сделали себе на этом карьеру, поскольку после ХХ съезда с его разоблачением Сталина всех бывших лагерников записали в жертвы режима и стали делать в их отношении значительные поблажки. Это было вполне справедливое и гуманное решение, целью которого было хоть в какой-то мере загладить прошлую вину государства перед этими людьми. Многие из них отнеслись к этому с пониманием и уже никогда не ставили в упрек государству свои лагерные мытарства. То есть помнили о них, но власти за это не мстили. Но были среди этих людей и принципиальные непрощенцы вроде Солженицына, которые к наследственной злобе на советскую власть отныне добавили и злобу личную. И мстили власти с удвоенной энергией.
Досье Солженицына в КГБ стало стремительно пухнуть с конца 60-х, когда на Западе к его персоне стал расти повышенный интерес. Половину этого досье составляли оперативные материалы наблюдений за Солженицыным самих чекистов, а также доносы на него его коллег и друзей. Короче, кольцо вокруг писателя было настолько плотным, что о любом его телодвижении моментально становилось известно на Лубянке. Вот почему вызывает удивление, как это при такой опеке он умудрялся не только писать свои объемные антисоветские книги, но и без особых проблем переправлять их за границу. В это можно было бы поверить, если бы против профессионалов-чекистов действовали в СССР такие же профессионалы-подпольщики из числа диссидентов. Но они таковыми не являлись, даже если брать во внимание, что многие из них получали соответствующие инструкции от западных спецслужб. Поэтому и возникает версия о том, что кое-кому из диссидентов КГБ делал поблажки, чтобы потом использовать этих людей в своих стратегических играх с Западом. Юрий Андропов был большим специалистом в такого рода играх, причем не только за пределами родного отечества (не зря он до прихода в КГБ был одним из руководителей Международного отдела ЦК КПСС), но и внутри его (здесь на память приходят такие операции 70 — 80-х, как «бархатные перевороты» в Азербайджане, Грузии, «дело Медунова», «дело „Океан“, „узбекское дело“ и т. д.).