Владимир Высоцкий: монологи со сцены
Шрифт:
Спектакль «Гамлет» требует большой отдачи физических и моральных сил. Есть эпизоды, после которых невозможно дышать нормально. Есть наоборот. Например, есть кусок — я его называю «время монологов» — сцена с актерами, громадный монолог после этой сцены, потом «Быть или не быть», потом сцена с Офелией. После этого хоть на сцену не выходи. Так это сложно… Любимов любит, когда на сцене много движения…
Спектакль «Гамлет» отмечен во Франции, в Югославии, в Венгрии. Оценен и у своих, и у чужих. Но несправедливо замолчан прессой у нас. Но это, как говорится, нет пророков в своем
Я считаю, что и по режиссуре, и по прочтению, и по трактовке этот спектакль необычный. Потом будут написаны громадные работы о нашем «Гамлете». О режиссуре спектакля, о нашей трактовке.
Спектакль не религиозен, но в нем очень много разговоров о Боге. С самого начала Гамлет заявляет:
О, если бы Предвечный не занес В грехи самоубийство…То есть, с самого начала Гамлет заявляет, что самоубийство — самый страшный грех, а иначе он не смог бы жить. С этой точки начинается вообще роль. С самой высшей — человек уже готов закончить жизнь самоубийством, но так как он глубоко верующий человек — не может взять на себя такой грех.
В нашем спектакле «Гамлет» на авансцене вырыта могила. В ней — настоящая земля. Это как бы символ. Она дает ощущение реальности, ощущение того, что Гамлет живет на грани жизни — в смерть.
Присутствие могильщиков на сцене — «мементо мори» — «думай о смерти». Присутствие смерти все время рядом, она на сцене, это присутствие ощущается.
Есть один человек, который держит самый крупный журнал по искусству в Штатах. Он сам — критик. За последние годы шесть раз был в Москве. И каждый свой приезд начинал с того, что бежал смотреть наш спектакль. Он говорит, что это самый демократичный «Гамлет», которого он когда-нибудь видел. Проблемы в этом спектакле настолько обнажены и оголены, что они доступны и интересны всем, независимо от сословия, возраста, профессии, национальности, вероисповедания, зарплаты и так далее.
Я долго отходил от премьеры «Гамлета». Долго не улыбался, не острил, ходил мрачный. Наш спектакль смотрится недолго, с интересом. Очень динамичный спектакль. В первых двух рецензиях говорилось о том, что такой постановки еще не было, и что главное завоевание театра и нашего главного режиссера — что «Гамлет зазвучал так, как тогда, когда его написал Шекспир». Ведь когда Шекспир писал свои произведения, не казалось, что нужно говорить завывая. Его пьесы нормально играли. Мне кажется, что наш спектакль звучит так, как он звучал тогда. Мы играем перевод Пастернака. Так сказать, играем двух гениев. И стараемся дотягиваться до их уровня.
Иногда спрашивают: «А какая концепция?» — Я одно время искал концепцию по всему театру: и в кабинете главного режиссера, и в кабинете директора…
По поэме Евтушенко «Под кожей статуи Свободы» мы сделали спектакль, который называется «Оружие безоружных». В этот спектакль мы включили американский цикл стихов Евтушенко шестидесятых годов. На мой взгляд, это самые лучшие и интересные его стихи.
Спектакль получился очень ярким. Два года мы
Мы нашли оригинальное решение. Сцены нет. Опущена глухая стена, на которой написаны всевозможные лозунги по-английски. Когда вы входите в зрительный зал, то видите, что сидят двадцать студентов перед стеной — наши актеры, играющие американских студентов. Стоят штативы, на которые потом одеваются черепа из папье-маше. Среди этих черепов и происходит все действие.
Если идут стихи о тореадоре, то на черепа одеваются шляпы тореадора. Если на сцене Раскольников — во все черепа топоры воткнуты.
Почему мы взяли такую декорацию? — Однажды перед Белым домом была студенческая демонстрация протеста. И они с черепами протестовали против войны во Вьетнаме.
Потом в зрительный зал входят полицейские. Билеты на первый ряд не продаются. На первый ряд садятся полицейские. Они в касках, с дубинками. Если кто-то на сцене начинает себя слишком громко вести, они бьют его дубинкой по голове и вышвыривают в фойе. Как в хрониках американских. Если кто-нибудь из зрителей особенно распояшется, то они тоже встают, машут дубинками. Зрителей, конечно, не бьют, но намекают, что могут.
Не обязательно поэтический спектакль должен быть сделан на поэтическом материале. Можно играть и прозу, и это будет поэзией. Просто весь строй спектакля, вся манера, как играют актеры, все оформление поэтично по сути своей. А можно играть и стихи так, что вы будете сидеть и засыпать. Верно? — Значит, поэтичность зависит от того, как это сделано, какой строй души у участников данного зрелища. Есть поэтический строй — будет спектакль.
Вот спектакль по повести Б. Васильева «А зори здесь тихие». Многие из вас видели фильм. Я считаю, что спектакль сделан намного сильнее. Очень высокий уровень эмоций. Вас прихватит за горло. Вроде, частный случай трагический — гибель пяти девушек. Таких случаев было много во время войны.
В кино есть и болото, и одна из девушек тонет, настоящие немцы, все стреляют, по-настоящему показывают смерть. В театре ничего этого нет. Нет ни леса, ничего. Но есть поэтический образ спектакля, который рождается из грузовика. Грузовик, покрашенный под лес, камуфлированный, замаскированный. Такими пятнами рыжевато-зелеными. Потом этот грузовик разбирается на щиты, превращается в лес. Щиты висят на тросах, покачиваются и светом создается полное впечатление деревьев и леса. Из-за этих щитов появляются немцы.
На каждом из щитов работает какая-то девушка. Во время спектакля она поет свою песню. Вы эту песню запоминаете. Когда девушка гибнет, никто не стреляет. Просто звучит какой-то аккорд, щит вращается вместе с девушкой. Потом девушка уходит, вращается пустой щит и звучит песня, которую девушка пела во время спектакля. Кончается песня и звучит реквием, хорал по ней.
В этом тоже есть решение, есть поэтический образ. Поэзия присутствует не в чистом виде. Что-то пролетело, настроение какое-то в зале, уж я не знаю. Есть поэзия или нет — это как деньги: есть — есть, нет — нет. Точно так же и талант: есть — есть, нет — нет.