Владимир Высоцкий: Я, конечно, вернусь…
Шрифт:
27 апреля Высоцкий в компании своих коллег по Таганке Валерия Золотухина и Дмитрия Межевича приехал в Ижевск, чтобы в течение нескольких дней выступить со спектаклем-концертом «В поисках жанра». За выступление во Дворце спорта им пообещали заплатить 1200 рублей наличными. Было также обговорено, что Высоцкий отработает в этом спектакле, а потом еще пять дней будет выступать с концертами один как в Ижевске, так и в других городах. Знай он, что эти выступления приведут к уголовному делу на него, никогда бы туда не поехал. Но об этом рассказ впереди.
29 апреля Высоцкий дал концерт в городе Глазове, в тамошнем Доме актеров. Вот как об этом вспоминает Н. Тамразов: «В Глазове мы жили в каком-то партийном коттедже: двухэтажный
Вечером сидим, ужинаем. А у Володи в Москве были девочки-телефонистки, которые ему помогали. Они нашли Марину в больнице, и Марина подробно рассказала, что и как… Как она летела вниз головой…
– Володя, только ты не волнуйся!
А Володя кричал:
– Я немедленно вылетаю!
Марина его успокаивала…»
1 мая Высоцкий дал в Глазове сразу четыре концерта в Ледовом Дворце спорта «Прогресс». Та же самая картина повторилась и на следующий день. А потом концерты внезапно сорвались. Вот как об этом вспоминает В. Янклович:
«Я был в Ижевске, когда из Глазова мне позвонил Высоцкий:
– Срочно приезжай. Здесь творится что-то ужасное!
Еду в Глазов. Ночь, темень, все дороги размыты. Приезжаю в гостиницу – человека, с которым мы договаривались, вообще нет. Другие люди, я их в первый раз вижу. Говорю:
– У нас спекталь, мы уезжаем.
– Как это уезжаете?! Срываются концерты!
На следующий день выясняется, что зрителей нет. Дороги размыты, и почти никто в Глазов приехать не смог. В зале сидели около ста солдат. Хотя была договоренность, что люди все равно приедут, – на подводах.
Короче говоря, Высоцкий все бросает и уезжает. Организаторы все равно должны были заплатить: такая была договоренность. А состоялись концерты или нет – это Высоцкого не касалось. Они заплатили…»
На следующий день Высоцкий вернулся в Москву и, видимо, чтобы компенсировать недоработанные в Глазове концерты, принялся «окучивать» столицу. Вечером 3 мая он дал концерт в одном из клубов в районе Рижского вокзала. Вот как об этом вспоминает очевидец происходившего А. Загот: «Из нашего института, который находился поблизости, на концерт пошло человек пятьдесят. Концерт должен был начаться в шесть вечера, но время шло, а он все не начинался. Высоцкий явно задерживался. Ждали его минут 40–45. Зал небольшой, человек на 600, был забит битком. Стало душно, мы вышли на улицу, стали ждать там.
Вдруг подкатила машина, небольшая, явно не «Мерседес», серого какого-то цвета. Из нее вышел молодой человек с гитарой, высокая стройная девушка и сзади – Высоцкий. Он подошел ко входу в клуб, извинился перед ожидающими, сказал, что задержался на съемках (в тот день он был на «Мосфильме», на репетиции своих сцен в фильме «Маленькие трагедии». – Ф. Р.), пообещал, что от этого концерт не будет не только короче, но, напротив, он сегодня будет петь дольше обычного.
Мы заполнили зал. Концерт начался. Высоцкий вышел, рассказал о себе, рассказал, что из-за хриплого голоса его принимают за алкоголика, а у него такой голос с детства. Спел несколько песен. Минут через 30–40 ему на сцену стали передавать записки. Он сначала читал их, что-то отвечал, потом из зала посыпались отдельные реплики, снова подавали записки… В общем, через час он извинился, повернулся и ушел. Остается только догадываться, что послужило причиной такого поспешного ухода. Мы подозревали, что были записки какого-то личного, может, оскорбительного, может, неприятного для него характера…»
На следующий день утром Высоцкий отправился на «Мосфильм», чтобы начать сниматься в фильме «Маленькие трагедии» (съемки ленты начались еще в начале марта, а до Высоцкого очередь дошла лишь два месяца спустя). В 8-м павильоне была выстроена декорация «дом Лауры», где в тот день и были сняты эпизоды прихода Дон Гуана (Высоцкий) к своей бывшей возлюбленной Лауре (Алимова).
7 мая съемки продолжились. Сняли эпизоды, где Дон Гуан навещает свою бывшую возлюбленную Лауру, как вдруг их там застает нынешний любовник девушки (Ивар Калныньш). Дон Гуан настроен вполне миролюбиво, однако молодой любовник уязвлен в самое сердце изменой девушки и вызывает Дон Гуана на дуэль. Тот вызов принимает. Их поединок, из которого победителем вышел Дон Гуан, снимали на следующий день.
В эти дни Москва буквально плавилась от жары: 18 мая ртутные столбики термометров достигли отметки в 31 градус тепла. В последний раз нечто подобное происходило в столице более 80 лет назад – 18 мая 1897 термометры показывали температуру в 29 градусов. Но, несмотря на погоду, съемки фильма продолжаются. 18 мая, во 2-м павильоне, с 9 утра до десяти вечера снимали эпизоды в декорации «склеп с гробницей»: Донна Анна (Наталья Белохвостикова) приходит в склеп, чтобы пообщаться с духом своего усопшего мужа, но ее там находит Дон Гуан (Владимир Высоцкий) и начинает… объясняться ей в любви. Сцены «в склепе» будут сниматься также 21–22 мая.
25–26 мая начали снимать сцены «в доме Доны Анны». Это там Дон Гуан навещает Донну Анну в ее доме, пылко признается ей в любви. Как вспоминает Н. Белохвостикова: «Чувствовала я себя в те дни скверно. Я тяжко болела. Сначала грипп с высокой температурой, потом с совсем низкой: 35 градусов! Давление было сто на девяносто, и меня постоянно кололи камфорой, чтобы я поднималась и шла сниматься. Софья Абрамовна Милькина (жена режиссера фильма М. Швейцера. – Ф. Р.) привозила отвары из каких-то полезных трав, хотела даже, чтобы я у нее пожила в такое трудное для меня (и для съемок!) время. Но я жила дома, меня привозили – отвозили, я почти не вставала. Так и снималась. А Володя Высоцкий мне очень сочувствовал. Он понимал мое состояние. То ли потому, что уже и сам был далеко как не здоровым, то ли оттого, что он, с его особой нервной организацией, понимал каждого человека, с которым общался. Он все время поддерживал мой упавший дух, что называется, не давал мне «завянуть». Он перетаскивал меня с места на место, так и носил по всей студии, когда я была мало транспортабельна. А это случалось часто. «Ну, давай, – говорил, – я тебе стихи почитаю». Он прямо на ходу импровизировал, посвятил мне много стихов. Я страшно хотела сохранить его стихи на память и просила его: «Перепиши и подпиши мне!» Он клятвенно обещал, но обязательно хотел их подработать, подшлифовать. Не успел! Наизусть, при таком плохом самочувствии, я ничего специально не стала запоминать. Да и не смогла бы…
У него никогда не было времени. Он постоянно опаздывал, всех этим волновал, но – ни разу не опоздал. Я, например, одета, загримирована, нам с ним сниматься, мы ждем, мы в напряжении, а его – нет! Вдруг слышим – идет, грохочет и сапогами, и голосом своим сипатым! Кстати, у меня от болезни тоже был тогда сипатый голос, и это всех смешило, такое забавное совпадение между Донной Анной и Дон Гуаном! Потому я и говорила почти вполголоса, и это потом хорошо сыграло на образ моей героини. Словом – вот он, пришел! Никто не выговаривал ему за такое, все сразу расцветали: ура, Володя пришел! Его любили и мы, его любили и не знакомые ему люди, совсем посторонние. Бывало, поздно съемки кончаются, даже и в двенадцать ночи, и у нас у всех в машинах бензин иссяк, – в спехе и он забывал об этом заблаговременно побеспокоиться. Наверное, потому и забывал, что для него у людей всегда и все было открыто, только скажи. В бензоколонках, близлежащих от мест наших съемок, не было давно ни капли бензина – ночь на улице! А ему всегда наливали, как только он подъезжл на своем «Мерседесе». Даже слова не успевал сказать, а увидев эту кепочку и услышав его приветствие, произнесенное низким голосом с хрипотцой, – со всех ног бежали со шлангом, счастливые тем, что ему что-то от них надо…»