Владимир Высоцкий

Высоцкий Владимир Семенович

1972

Честь шахматной короны

I. Подготовка

Я кричал: «Вы что ж там обалдели? — Уронили шахматный престиж!» Мне сказали в нашем спортотделе: «Ага, прекрасно — ты и защитишь! Но учти, что Фишер очень ярок, — Даже спит с доскою — сила в ем, Он играет чисто, без помарок…» Ничего, я тоже не подарок, — У меня в запасе — ход конем. Ох вы мускулы стальные, Пальцы цепкие мои! Эх, резные, расписные Деревянные ладьи! Друг мой, футболист, учил: «Не бойся, — Он к таким партнерам не привык. За тылы и центр не беспокойся, А играй по краю — напрямик!..» Я налег на бег, на стометровки, В бане вес согнал, отлично сплю, Были по хоккею тренировки… В общем, после этой подготовки — Я его без мата задавлю! Ох вы сильные ладони, Мышцы крепкие спины! Эх вы кони мои, кони, Ох вы милые слоны! «Не спеши и, главное, не горбись, — Так боксер беседовал со мной. — В ближний бой не лезь, работай в корпус, Помни, что коронный твой — прямой». Честь короны шахматной — на карте, — Он от пораженья не уйдет: Мы сыграли с Талем десять партий — В преферанс, в очко и на бильярде, — Таль сказал: «Такой не подведет!» Ох, рельеф мускулатуры! Дельтовидные — сильны! Что мне легкие фигуры, Эти кони да слоны! И в буфете, для других закрытом. Повар успокоил: «Не робей! Ты с таким прекрасным аппетитом — Враз проглотишь всех его коней! Ты присядь перед дорогой дальней — И бери с питанием рюкзак. На двоих готовь пирог пасхальный: Этот Шифер — хоть и гениальный, — А небось покушать не дурак!» Ох мы — крепкие

орешки! Мы корону — привезем! Спать ложусь я — вроде пешки, Просыпаюся — ферзем!

II. Игра

Только прилетели — сразу сели. Фишки все заранее стоят. Фоторепортеры налетели — И слепят, и с толку сбить хотят. Но меня и дома — кто положит? Репортерам с ног меня не сбить!.. Мне же неумение поможет: Этот Шифер ни за что не сможет Угадать, чем буду я ходить. Выпало ходить ему, задире, — Говорят, он белыми мастак! — Сделал ход с е2 на е4… Чтой-то мне знакомое… Так-так! Ход за мной — что делать?! Надо, Сева, — Наугад, как ночью по тайге… Помню — всех главнее королева: Ходит взад-вперед и вправо-влево, — Ну а кони вроде — буквой «Г». Эх, спасибо заводскому другу — Научил, как ходят, как сдают… Выяснилось позже — яс испугу Разыграл классический дебют! Все следил, чтоб не было промашки, Вспоминал всё повара в тоске. Эх, сменить бы пешки на рюмашки — Живо б прояснилось на доске! Вижу, он нацеливает вилку — Хочет есть, — и я бы съел ферзя… Под такой бы закусь — да бутылку! Но во время матча пить нельзя. Я голодный, посудите сами: Здесь у них лишь кофе да омлет, — Клетки — как круги перед глазами, Королей я путаю с тузами И с дебютом путаю дуплет. Есть примета — вот я и рискую: В первый раз должно мне повезти. Я его замучу, зашахую — Мне дай только дамку провести! Не мычу не телюсь, весь — как вата. Надо что-то бить — уже пора! Чем же бить? Ладьею — страшновато. Справа в челюсть — вроде рановато, Неудобно — первая игра. …Он мою защиту разрушает — Старую индийскую — в момент, — Это смутно мне напоминает Индо-пакистанский инцидент. Только зря он шутит с нашим братом — У меня есть мера, даже две: Если он меня прикончит матом, Я его — через бедро с захватом. Или — ход конем — по голове! Я еще чуток добавил прыти — Все не так уж сумрачно вблизи: В мире шахмат пешка может выйти — Если тренируется — в ферзи! Шифер стал на хитрости пускаться: Встанет, пробежится и — назад; Предложил турами поменяться, — Ну еще б ему меня не опасаться — Когда я лежа жму сто пятьдесят! Я его фигурку смерил оком, И когда он объявил мне шах — Обнажил я бицепс ненароком, Даже снял для верности пиджак. И мгновенно в зале стало тише. Он заметил, что я привстаю… Видно, ему стало не до фишек — И хваленый пресловутый Фишер Тут же согласился на ничью. 1972

* * *

Прошла пора вступлений и прелюдий, — Все хорошо — не вру, без дураков: Меня к себе зовут большие люди — Чтоб я им пел «Охоту на волков»… Быть может, запись слышал из окон, А может быть, с детьми ухи не сваришь — Как знать, — но приобрел магнитофон Какой-нибудь ответственный товарищ. И, предаваясь будничной беседе В кругу семьи, где свет торшера тускл, — Тихонько, чтоб не слышали соседи. Он взял да и нажал на кнопку «пуск». И там, не разобрав последних слов, — Прескверный дубль достали на работе, — Услышал он «Охоту на волков» И кое-что еще на обороте. И всё прослушав до последней ноты, И разозлись, что слов последних нет, Он поднял трубку: «Автора «Охоты» Ко мне пришлите завтра в кабинет!» Я не хлебнул для храбрости винца, — И, подавляя частую икоту, С порога — от начала до конца — Я проорал ту самую «Охоту». Его просили дети, безусловно, Чтобы была улыбка на лице, — Но он меня прослушал благосклонно И даже аплодировал в конце. И об стакан бутылкою звеня. Которую извлек из книжной полки. Он выпалил: «Да это ж — про меня! Про нас про всех — какие, к черту, волки!» …Ну все, теперь, конечно, что-то будет — Уже три года в день по пять звонков: Меня к себе зовут большие люди — Чтоб я им пел «Охоту на волков». 1972

* * *

Проложите, проложите Хоть туннель по дну реки И без страха приходите На вино и шашлыки. И гитару приносите, Подтянув на ней колки, — Но не забудьте — затупите Ваши острые клыки. А когда сообразите — Все пути приводят в Рим, — Вот тогда и приходите, Вот тогда поговорим. Нож забросьте, камень выньте Из-за пазухи своей И перебросьте, перекиньте Вы хоть жердь через ручей. За посев ли, за покос ли — Надо взяться, поспешать, — А прохлопав, сами после Локти будете кусать. Сами будете не рады. Утром вставши, — вот те раз! — Все мосты через преграды Переброшены без нас. Так проложите, проложите Хоть туннель по дну реки! Но не забудьте — затупите Ваши острые клыки! 1972

Жертва телевиденья

Есть телевизор — подайте трибуну, — Так проору — разнесется на мили! Он — не окно, я в окно и не плюну, — Мне будто дверь в целый мир прорубили. Всё на дому — самый полный обзор: Отдых в Крыму, ураган и Кобзон. Фильм, часть седьмая — тут можно поесть: Я не видал предыдущие шесть. Врубаю первую — а там ныряют, — Ну, это так себе, а с двадцати — «А ну-ка, девушки!» — что вытворяют! И все — в передничках, — с ума сойти! Есть телевизор — мне дом не квартира, — Я всею скорбью скорблю мировою. Грудью дышу я всем воздухом мира, Никсона вижу с его госпожою. Вот тебе раз! Иностранный глава — Прямо глаз в глаз, к голове голова, — Чуть пододвинул ногой табурет — И оказался с главой тет-на-тет. Потом — ударники в хлебопекарне, — Дают про выпечку до десяти. И вот любимая — «А ну-ка, парни!» — Стреляют, прыгают, — с ума сойти! Если не смотришь — ну пусть не болван ты, Но уж, по крайности, богом убитый: Ты же не знаешь, что ищут таланты, Ты же не ведаешь, кто даровитый! Как убедить мне упрямую Настю?! — Настя желает в кино — как суббота, — Настя твердит, что проникся я страстью К глупому ящику для идиота. Да, я проникся — в квартиру зайду, Глядь — дома Никсон и Жорж Помпиду! Вот хорошо — я бутылочку взял, — Жорж — посошок, Ричард, правда, не стал. Ну а действительность еще кошмарней, — Врубил четвертую — и на балкон: «А ну-ка, девушки!» «А ну-ка, парням!» Вручают премию в O-O-OOH! …Ну а потом, на Канатчиковой даче. Где, к сожаленью, навязчивый сервис, Я и в бреду всё смотрел передачи, Всё заступался за Анджелу Дэвис. Слышу: не плачь — всё в порядке в тайге, Выигран матч СССР — ФРГ, Сто негодяев захвачены в плен, И Магомаев поет в КВН. Ну а действительность еще шикарней — Два телевизора — крути-верти: «А ну-ка, девушки!» — «А ну-ка, парни!», — За них не боязно с ума сойти! 1972

Дорожная история

Я вышел ростом и лицом — Спасибо матери с отцом, — С людьми в ладу — не понукал, не помыкал, Спины не гнул — прямым ходил, И в ус не дул, и жил как жил, И голове своей руками помогал… Но был донос и был навет — Кругом пятьсот и наших нет, — Был кабинет с табличкой «Время уважай», — Там прямо без соли едят. Там штемпель ставят наугад. Кладут в конверт — и посылают за Можай. Потом — зачет, потом — домой С семью годами за спиной, — Висят года на мне — ни бросить, ни продать. Но на начальника попал. Который бойко вербовал, — И за Урал машины стал перегонять. Дорога, а в дороге — «МАЗ», Который по уши увяз, В кабине — тьма, напарник третий час молчит, — Хоть бы кричал, аж зло берет — Назад пятьсот, пятьсот вперед, А он — зубами «Танец с саблями» стучит! Мы оба знали про маршрут, Что этот «МАЗ» на стройках ждут, — А наше дело — сел, поехал — ночь, полночь! Ну надо ж так — под Новый год — Назад пятьсот, пятьсот вперед, — Сигналим зря — пурга, и некому помочь! «Глуши мотор, — он говорит, — Пусть этот «МАЗ» огнем горит!» Мол, видишь сам — тут больше нечего ловить. Мол, видишь сам — кругом пятьсот, А к ночи точно — занесет, — Так заровняет, что не надо хоронить!.. Я отвечаю: «Не канючь!» А он — за гаечный за ключ И волком смотрит (он вообще бывает крут), — А что ему — кругом пятьсот, И кто кого переживет, Тот и докажет, кто был прав, когда припрут! Он был мне больше чем родня — Он ел с

ладони у меня, — А тут глядит в глаза — и холодно спине. А что ему — кругом пятьсот, И кто там после разберет, Что он забыл, кто я ему и кто он мне! И он ушел куда-то вбок. Я отпустил, а сам — прилег, — Мне снился сон про наш «веселый» наворот: Что будто вновь кругом пятьсот, Ищу я выход из ворот, — Но нет его, есть только вход, и то — не тот. …Конец простой: пришел тягач, И там был трос, и там был врач, И «МАЗ» попал куда положено ему, — И он пришел — трясется весь… А там — опять далекий рейс, — Я зла не помню — я опять его возьму! 1972

Мишка Шифман

Мишка Шифман башковит — У него предвиденье. «Что мы видим, — говорит, — Кроме телевиденья?! Смотришь конкурс в Сопоте — И глотаешь пыль, А кого ни попадя Пускают в Израиль!» Мишка также сообщил По дороге в Мневники: «Голду Меир я словил В радиоприемнике…» И такое рассказал. До того красиво! — Я чуть было не попал В лапы Тель-Авива. Я сперва-то был не пьян. Возразил два раза я — Говорю: «Моше Даян — Сука одноглазая, — Агрессивный, бестия. Чистый фараон, — Ну а где агрессия — Там мне не резон». Мишка тут же впал в экстаз — После литры выпитой — Говорит: «Они же нас Выгнали с Египета! Оскорбления простить Не могу такого, — Я позор желаю смыть С Рождества Христова!» Мишка взял меня за грудь: «Мне нужна компания! Мы ж с тобой не как-нибудь — Здравствуй, до свидания, — Побредем, паломники, Чувства придавив!.. Хрена ли нам Мневники — Едем в Тель-Авив!» Я сказал: «Я вот он весь, Ты ли меня спас в порту. Но одна загвоздка есть: Русский я по паспорту. Только русские в родне, Прадед мой — самарии, — Если кто и влез ко мне. Так и тот — татарин». Мишку Шифмана не трожь, С Мишкой — прочь сомнения: У него евреи сплошь В каждом поколении. Дед, параличом разбит, — Бывший врач-вредитель… Ау меня — антисемит На антисемите. Мишка — врач, он вдруг затих: В Израиле бездна их, — Гинекологов одних— Как собак нерезаных; Нет зубным врачам пути — Слишком много просятся. Где на всех зубов найти? Значит — безработица! Мишка мой кричит: «К чертям! Виза — или ванная! Едем, Коля, — море там Израилеванное!..» Видя Мишкину тоску, — А он в тоске опасный, — Я еще хлебнул кваску И сказал: «Согласный!» …Хвост огромный в кабинет Из людей, пожалуй, ста. Мишке там сказали «нет». Ну а мне — «пожалуйста». Он кричал: «Ошибка тут, — Это я — еврей!..» А ему: «Не шибко тут! Выйдь, вон, из дверей!» Мишку мучает вопрос: Кто здесь враг таинственный? А ответ ужасно прост — И ответ единственный: Я в порядке, тьфу-тьфу-тьфу, — Мишка пьет проклятую, — Говорит, что за графу Не пустили — пятую. 1972

Товарищи ученые

Товарищи ученые, доценты с кандидатами! Замучились вы с иксами, запутались в нулях. Сидите, разлагаете молекулы на атомы. Забыв, что разлагается картофель на полях. Из гнили да из плесени бальзам извлечь пытаетесь И корни извлекаете по десять раз на дню, — Ох, вы там добалуетесь, ох, вы доизвлекаетесь, Пока сгниет, заплесневеет картофель на корню! Автобусом до Сходни доезжаем, А там — рысцой, и не стонать! Небось картошку все мы уважаем, — Когда с сольцой ее намять. Вы можете прославиться почти на всю Европу, коль С лопатами проявите здесь свой патриотизм, — А то вы всем кагалом там набросились на опухоль, Собак ножами режете, а это — бандитизм! Товарищи ученые, кончайте поножовщину, Бросайте ваши опыты, гидрид и ангидрид: Садитеся в полуторки, валяйте к нам в Тамбовщину, — А гамма-излучение денек повременит. Полуторкой к Тамбову подъезжаем, А там — рысцой, и не стонать! Небось картошку все мы уважаем, — Когда с сольцой ее намять. К нам можно даже с семьями, с друзьями и знакомыми — Мы славно тут разместимся, и скажете потом, Что бог, мол, с ними, с генами, бог с ними, с хромосомами, Мы славно поработали и славно отдохнем! Товарищи ученые, Эйнштейны драгоценные, Ньютоны ненаглядные, любимые до слез! Ведь лягут в землю общую остатки наши бренные, — Земле — ей всё едино: апатиты и навоз. Так приезжайте, милые, — рядами и колоннами! Хотя вы все там химики и нет на вас креста. Но вы ж ведь там задохнетесь за синхрофазотронами, — А тут места отличные — воздушные места! Товарищи ученые, не сумлевайтесь, милые: Коль что у вас не ладится, — ну, там, не тот аффект, — Мы мигом к вам заявимся с лопатами и с вилами, Денечек покумекаем — и выправим дефект! 1972

* * *

Когда я спотыкаюсь на стихах, Когда ни до размеров, ни до рифм, Тогда друзьям пою о моряках. До белых пальцев стискивая гриф. Всем делам моим на суше вопреки И назло моим заботам на земле Вы возьмите меня в море, моряки. Я все вахты отстою на корабле! Любая тварь по морю знай плывет, Под винт попасть не каждый норовит, А здесь, на суше, встречный пешеход Наступит, оттолкнет — и убежит. Так всем делам моим на суше вопреки. Так назло моим заботам на земле Вы возьмите меня в море, моряки, — Я все вахты отстою на корабле! Известно вам — мир не на трех китах, А нам известно — он не на троих. Вам вольничать нельзя в чужих портах— А я забыл, как вольничать в своих. Так всем делам моим на суше вопреки, Так назло моим заботам на земле Вы за мной пришлите шлюпку, моряки, Поднесите рюмку водки на весле! 1972

Заповедник

Бегают пo лесу стаи зверей — Не за добычей, не на водопой: Денно и нощно они егерей Ищут веселой толпой. Звери, забыв вековечные страхи, С твердою верой, что всё по плечу, Шкуры рванув на груди как рубахи. Падают навзничь — бери не хочу! Сколько их в кущах. Сколько их в чащах — Ревом ревущих, Рыком рычащих, Сколько бегущих, Сколько лежащих — В дебрях и кущах, В рощах и чащах! Рыбы пошли косяком против волн — Черпай руками, иди по ним вброд! Столько желающих прямо на стол, Сразу на блюдо — ив рот! Рыба не мясо — она хладнокровней, — В сеть норовит, на крючок, в невода: Рыбы погреться хотят на жаровне, — Море по жабры, вода не вода! Сколько их в кущах. Сколько их в чащах — Скопом плывущих. Кишмя кишащих, Друг друга жрущих. Хищных и тощих — В дебрях и кущах, В чащах и рощах! Птица на дробь устремляет полет — Птица на выдумки стала хитра: Чтобы им яблоки всунуть в живот, Гуси не ели с утра. Сильная птица сама на охоте Слабым собратьям кричит: «Сторонись!» — Жизнь прекращает в зените, на взлете, Даже без выстрела падая вниз. Сколько их в кущах. Сколько их в чащах — Выстрела ждущих, В силки летящих. Сколько плывущих, Сколько парящих— В дебрях и кущах, В рощах и чащах! Шубы не хочет пушнина носить — Так и стремится в капкан и в загон, — Чтобы людей приодеть, утеплить, Рвется из кожи вон. В ваши силки — призадумайтесь, люди! — Прут добровольно в отменных мехах Тысячи сот в иностранной валюте, Тысячи тысячей в наших деньгах. В рощах и чащах, В дебрях и кущах Сколько рычащих. Сколько ревущих. Сколько пасущихся, Сколько кишащих. Мечущих, рвущихся, Живородящих, Серых, обычных, В перьях нарядных, Сколько их, хищных И травоядных. Шерстью линяющих. Шкуру меняющих, Блеющих, лающих. Млекопитающих, Сколько летящих, Бегущих, ползущих, Сколько непьющих В рощах и кущах И некурящих. В дебрях и чащах, И пресмыкающихся, И парящих, И подчиненных, И руководящих, Вещих и вящих, Рвущих и врущих— В рощах и кущах, В дебрях и чащах! Шкуры — не порчены, рыба — живьем, Мясо — без дроби — зубов не сломать, — Ловко, продуманно, просто, с умом, Мирно — зачем же стрелять! Каждому егерю — белый передник! В руки — таблички: «Не бей!», «Не губи!» Все это вместе зовут — заповедник, — Заповедь только одна: не убий! Но сколько в рощах, Дебрях и кущах — И сторожащих, И стерегущих, И загоняющих, В меру азартных, Плохо стреляющих И предынфарктных. Травящих, лающих. Конных и пеших, И отдыхающих С внешностью леших. Сколько их, знающих И искушенных. Не попадающих В цель, разозленных. Сколько дрожащих. Портящих шкуры. Сколько ловящих На самодуры. Сколько их, язвенных. Сколько всеядных. Сетью повязанных И кровожадных. Полных и тучных, Тощих, ледащих— В дебрях и кущах, В рощах и чащах!