Владимир Высоцкий
Шрифт:
С дипломом об окончании Школы-студии он пришел в Московский театр им. А. С. Пушкина, что на Тверском бульваре. На этой сцене в течение двух лет играл ...Лешего в «Аленьком цветочке» С. Аксакова, перебрался ненадолго в Каретный ряд — в Театр миниатюр, которым тогда руководил Владимир Поляков.
Когда в апреле 1964 года в Театр драмы и комедии главным режиссером был назначен Юрий Любимов, Высоцкий пришел проситься на Таганку. Его будущая партнерша А. Демидова вспоминает, что когда в первый раз увидела Высоцкого, он улыбался во все лицо. Стоял на лестнице в фойе театра и пел — не кому-то, а вообще всем, всему миру — о цветах на нейтральной полосе. Осенью он уже играл в брехтовском «Добром человеке из Сезуана».
«Некоторые склонны считать, что без Высоцкого не было бы Театра на Таганке»,— в беседе с ним сказала одна иностранная журналистка.— «Это
А весной 64-го невысокий, ладный, распевавший от счастья паренек стоял у порога своей большой судьбы.
Чем жило искусство Владимира Высоцкого?
Увиденным, узнанным, пережитым — такова вообще основа творчества.
Сделанное Высоцким на сцене, экране, эстраде отмечено сквозным свойством: оно узнаваемо, часто и общеизвестно. Но в его воплощении (сочинении) знакомое явлено такой внезапной неожиданностью поворотов, связей, превращений, вырвано из привычного контекста вспышками такого резкого, белого-белейшего, лобового, как говорят операторы, света, что узнаваемое узнается как будто впервые. Оно покоряет одно* временно и тем, что знакомо, и тем, что будто только рождено. Личный опыт Высоцкого в его работах преломляется оптикой оригинальнейшего восприятия.
В сценическом поведении открытый, душа нараспашку, он на самом деле не любил откровенничать о себе, не выносил, когда его к тому принуждали. «Я не люблю, когда мне лезут в душу»,— строчка из его стихов.
И был он неистово, обескураживающе искренен. Здесь нет противоречия: Высоцкого-художника воодушевляло то, что касалось всех или, по крайней мере, большинства; он избегал (не исключено, что даже и стеснялся) оглашать то, что касалось его одного. Он щедро делился своими убеждениями и чувствами, но сведения о себе давать не любил. Когда отдельные частности прорывались, срабатывал художнический такт. Бывало, что над штришками и фактиками своей частной жизни, ставшими достоянием досужих слухов, он весело подшучивал, но бывало, и сердито насмешничал над любителями такие фактики выуживать.
Песня «Я все вопросы освещу сполна» — как бы суммарный ответ на типичные, назойливо повторяющиеся зрительские записки:
...Да! У меня француженка жена,
но русского она происхожденья
Нет! У меня сейчас любовниц нет.
А будут ли? Пока что не намерен.
Не пью, примерно, около двух лет.
Запью ли вновь? Не знаю, не уверен.
Другая песня «Я не люблю» летела в зал прямым признанием.
Я не люблю холодного цинизма,
в восторженность не верю, и еще:
когда чужой мои читает письма,
заглядывая мне через плечо...
Я ненавижу сплетни в виде версий,
червей сомненья, почестей иглу,
или когда все время против шерсти,
или когда железом по стеклу.
Я не люблю уверенности сытой,
уж лучше пусть откажут тормоза.
Досадно мне, коль слово «честь» забыто
и коль в чести наветы за глаза.
Несмотря на то, что через весь текст подчеркнутым повтором проходит отрицание («я не люблю»), песня воспринималась пламенным «верую» художника.
Постоянно присутствующее в балладах и стихотворениях Владимира Высоцкого «я»— всегда художественное «я», «я» героя, а не автора. Лишь в лирическом цикле герой и автор совпадают. Случаи из жизни, в несметном числе пропетые в его песнях,— это не всегда случаи из его жизни.
Выступление от первого лица, лиризм, исповедальность характерны для писателей, кинематографистов, начинавших свой путь в искусстве в 50-е годы. Пережитое и переживаемое всеми в их стихах, прозе, фильмах представало индивидуальными вариантами: так я, лично я прошел через войну, так оттаивает моя душа, обогретая весенним теплом мира. Это искусство было прежде всего искусством чувств и откликом ему
По возрасту младший сверстник этого лирического поколения, Высоцкий творчески к нему не принадлежал. Первые его зрелые работы показаны в середине 60-х годов на сцене Театра на Таганке и с гитарой в кругу друзей. К этому времени в советском искусстве заметно изменилось соотношение личного опыта художника и материала его творчества. Григорий Чухрай, Марлен Хуциев, Евгений Евтушенко, Григорий Бакланов и другие выводили своего героя из гигантской «массовки» войны и молодого мира. За десять — десять с небольшим лет этот герой так далеко отделился от рядов, что в произведениях 60—70-х годов личность предстала как бы моделью большого мира: микрокосм стал макрокосмом. Одних художников интересует то, что в личности неповторимо, резко индивидуально, суверенно. В кино во главе этого поиска — Андрей Тарковский, в прозе — Чингиз Айтматов, Юрий Трифонов. Другие мастера трактуют личность как преломление социальных, национальных, исторических проявлений. Валентин Распутин, Василий Шукшин — в литературе, Глеб Панфилов, Элем Климов и тот же Василий Шукшин — в кино повели за собой эту формацию.
Сценическая жизнь Высоцкого сложилась так, что ему недосталось сыграть своего современника. Актерскую потребность проникнуть в круг интересов и забот тех, кто живет сегодня и рядом, Высоцкий отчасти мог реализовать в кино, хотя и здесь таких ролей у него наперечет: в «Вертикали», в «Коротких встречах», в «Хозяине тайги», в «Четвертом», в «Единственной», в эпизодических ролях. Была у него невосполнимая в этом плане потеря, о которой он долго-долго вздыхал.
Накануне съемок фильма «Прошу слова» Глеб Панфилов подумывал занять его в роли мужа Елизаветы Уваровой. Высоцкому очень хотелось поработать под руководством Панфилова, поиграть в паре с прекрасной артисткой Инной Чуриковой, да и роль была уж очень по нему: сочная, с богатством красок, с заложенной в ней причудливой - диалектикой силы и слабости. Сняли фотопробы. Сам по себе Высоцкий «показался», как говорят актеры, удачно, но когда стали снимать семейные портреты, выяснилось, что семьи не получается: подбирая актеров, Панфилов заботился о том, чтобы сложился ансамбль. Партнером Чуриковой посчастливилось стать Н. Губенко.
Высоцкому досталось еще появляться на сцене и экране в образах исторических личностей, великих или значительных. Он играл Галилео Галилея, Владимира Маяковского, военных поэтов Михаила Кульчицкого и Семена Гудзенко, ядовито шаржировал Керенского и Гитлера. Помимо реальных людей он воплощал образы, созданные вдохновением великих гениальных художников: Шекспира, Пушкина, Достоевского, Чехова, Блока, Брехта, Джека Лондона. Творческие «механизмы» Высоцкого отличало необычайное действенное нетерпение. Авторы написанных после его смерти статей попрекают то театр, то кино и телевидение, что недодали актеру ролей, недоудов-летворили горячую его жажду играть и играть, недоиспользовали огромные заложенные в нем возможности. Все так: не додали, не доудовлетворили, не доиспользовали, как в одной из его песен:
Ни до загадки, ни до дна,
не докопался до глубин...
Не добежал бегун — беглец,
не долетел, не доскакал..
Мог бы он, в самом деле, участвовать в большем числе спектаклей, мог бы чаще появляться на экране. Это подтверждают снятые для голубого экрана и невыведенные своевременно в эфир исполнение четырех песен, и сюжет для «Кинопанорамы», который можно было бы назвать «Монолог с песнями». Удел актера ждать, когда вспомнят, надеяться, что, вспомнив, позовут. Высоцкий раз и навсегда в своей жизни решил для себя с таким уделом не соглашаться. Сочинение и пение песен поначалу было волевым актом восполнения несыгранных ролей, затем они стали своеобразной лабораторией, некоей творчески созданной микросредой, из которой выходили, в которой рождались его сценические и экранные герои. Увлекательная работа — определить параллели актерских воплощений Высоцкого и его стихов и песен. Некоторые лежат на поверхности. Так, «Мой Гамлет» сопровождает и объясняет главную театральную роль актера, альпинистские песни — Володю из «Вертикали», некоторые из военных — Володю из картины «Я родом из детства» и пленного офицера из советско-югославской «Единственной дороги», характер, поведение, язык обидно несыгранного Кащея Бессмертного (фильм «Иван да Марья») вырисовывались в цикле песен, созданных к фильму и во время подготовки к пробам.