Шрифт:
Ремейк книг Г. Б. Дойникова «„Варягъ“ – победитель» и «Все по местам! Возвращение „Варяга“».
На основе оригинального таймлайна Мир «Варяга»-победителя–2 (МПВ-2).
Больше «Варягов»! Хороших и разных!
Пролог
Санкт-Петербург. Балтийское море.
Июль 1904 года
Вадим со сдавленным стоном открыл глаза, проснувшись в холодном поту. Фаворита и «властителя дум» самодержца всея Руси трясло от ночного кошмара.
Отец избрал второй вариант…
Нестерпимый ужас выбросил Вадика в реальность в тот самый момент, когда генератор чихнул в первый раз: он хорошо помнил, что делает с человеком та серая муть «съехавшего с катушек» пространственно-временного континуума, которая неизбежно поглотит и подвал, и отца в тот самый миг, когда генераторы поля встанут окончательно.
Судорожно сглотнув, Вадим потянулся за спасительным стаканом с холодным чаем. Где-то наверху раздавался топот ног и заливистый свист боцманских дудок. На «Князе Суворове» готовились к подъему флага.
Мутило…
Но сознание, постепенно проясняясь, подсказало бывшему доктору с «Варяга», что тошно ему не от стресса, вызванного страшным сном. И не от вечерних возлияний, избежать которых, учитывая персоналии собравшейся компании, не было даже тени шанса. Просто корабль ощутимо покачивало, что сказалось на его уже подотвыкшем от палубы вестибулярном аппарате.
«Да, папе там не позавидуешь. Нужно что-то для него придумывать. Надеюсь, время еще есть. Вот только с серой мутью, перемалывающей всех почище „мясорубки“ из „Пикника на обочине“ Стругацких, теперь, похоже, точно уже ничего не поделаешь. И для этого вчера мы с Николаем Александровичем, Дубасовым и герром Тирпицем постарались поболее, чем Василий и Петрович на Дальнем Востоке вместе за все время их разборок с Японией. Мир переходит на другие рельсы. Этот раунд лондонская родня царя и кайзера проиграла. Finita la comedia! Можно сказать и так… Но… бедный мой отец…
А германец-то мудр… Ох, и не прост наш дражайший Альфред! Потрясающе, как Вильгельм умудрился не использовать по полной потенциал такого матерого человечища?.. Петровичу с Василием надо будет про события двух дней подробно написать. И немедленно. Пока все свежо в памяти и меня никто еще не хватился. Хотя… как сказать, „свежо“? После шампанского, шлифанутого пятнадцатилетним коньячком? Похоже, только качество исходных продуктов спасло всех переговорщиков… или заговорщиков… от неконтролируемых результатов в виде тяжкого похмелья и спазматической реакции желудков. Ну, да… однозначно, заговорщиков. А как еще, спрашивается, окрестят будущие англовские историки нашу теплую компашку?»
Новоиспеченный действительный статский советник Банщиков выбрался из постели, прошел к умывальнику и, сполоснув наскоро лицо, критически оглядел полученный результат в зеркале. После чего с тяжким вздохом подсел к бюро, где его ждали бумага и чернила. Командир «Суворова» каперанг Игнациус не только любезно предоставил ему свою каюту, но и позаботился о том, чтобы все необходимое военно-морскому секретарю императора для работы было у него под рукой.
Тут же, рядом с писчими принадлежностями, Вадим увидел несколько карандашных рисунков, сделанных хозяином каюты вчера и позавчера: Василий Васильевич был талантливым художником-маринистом. На одном листке тяжко кренился в развороте могучий восьмибашенный гигант «Александр III» под флагом контрадмирала и императорским штандартом. На другом – глубоко вспарывал таранным форштевнем пенящуюся волну аккуратный, ладный германец «Мекленбург» под флагами военно-морского статс-секретаря Тирпица и командующего флотом на фор-стеньге, а под топом его грот-мачты развернулся от налетевшего порыва ветра огромный штандарт кайзера. Пожалуй, даже непропорционально большой в сравнении с реальным размером. Но Игнациус, очевидно, зная про болезненную самолюбивость Вильгельма, сознательно решил погрешить против истины и законов перспективы.
«Ну, что же. Художник так видит, – усмехнулся про себя Вадим. – В конце концов, имеет право. Ведь его коллеги, все как один, изображают кайзера на портретах с левой рукой пропорционального для здорового человека размера, а не с его реальной усохшей, дистрофичной лапкой, при первом взгляде на которую меня даже пробило на жалость. Хотя папина наследственная генетика врача в тот момент подсказала, что с врачебной точки зрения самым наилучшим выходом для психического здоровья такого пациента была бы ампутация левой верхней конечности ниже плеча…»
Поодаль от вполне проработанных рисунков лежал последний черновой набросок. Игнациус поймал момент вчерашнего совместного маневрирования, когда российские и германские броненосцы шли рядом, парами, практически борт в борт. «Александр» и «Мекленбург», «Суворов» и «Виттельсбах», «Орел» и «Швабен». На бумаге в карандаше, собственно, как и в реальности, наши «бородинцы» выглядели заметно внушительнее. Что, кстати, не преминул подметить ревнивый Вильгельм, когда без обиняков заявил Николаю Александровичу после осмотра русского флагманского броненосца: «В следующий раз, когда я пожалую к тебе в гости на „Брауншвейге“, дорогой кузен, ты сможешь лично убедиться, что мои новейшие броненосцы ни в чем твоим не уступят. А в некоторых моментах… но – нет, не буду разглашать секретов моего дорогого Тирпица. Пусть он потом сам тебе все покажет!»
«Похоже, мой радушный хозяин умудрился сохранить для истории тот самый момент, когда все и свершилось…» Мысли Вадима вернулись во вчера, в адмиральский салон на «Александре», где прошлым вечером произошло событие, которое должно было окончательно «отменить» его, Петровича, Василия и Фридлендера историю. Их мир… Мир оставшегося там отца, собственным гением и руками заварившего эту кашу. И которого теперь нужно, хоть кровь из носу, но вытаскивать из смертельной рублевской ловушки.
Банщиков приехал в Зимний загодя, чтобы быть у императора ровно в девять утра, как им было назначено. В отличие от «его» истории, царь теперь довольно много времени проводил в Зимнем дворце, а не в царскосельском Александровском. Оперативно вызвать и выслушать того или иного чиновника, министра, военного или ученого проще было на набережной Невы в столице, не теряя времени на ожидание его прибытия в Царское Село.
Ольга также была здесь, она ночевала в дворцовых покоях. После взаимных приветствий и дежурного поцелуя руки, большего в присутствии не позволишь, Вадим поинтересовался, не знает ли случайно Ольга Александровна, почему ее царственный брат пригласил их сегодня необычно рано? Но великая княгиня тоже не догадывалась о причине спешки. И была не менее заинтригована.
Когда стрелки громадных напольных часов еще только подкрадывались к девяти, к ним вышел государь и с блуждающей на лице хитроватой, заговорщической улыбкой бросил: «Ну-ка, ступайте за мной, скорее!» Как только двери кабинета за спинами вошедших закрылись, он извлек из кармана сложенный вчетверо лист бумаги и протянул Банщикову со словами: «Вот, почитайте. Обсуждать сейчас это подробно не будем. Но, похоже, пасьянс наш начинает складываться. Он желает встречаться, даже зная нашу предварительную позицию по Франции, Балканам, проливам и торговому договору. И очень удачно, что граф Ламсдорф до сих пор не вернулся из Константинополя.