Владычица небес
Шрифт:
— Не проснулся, — сурово отринул варвар любезное предложение спутника ознакомиться с его размышлениями перед гибелью, выраженное столь изысканно.
— Тогда я расскажу тебе о том, что случилось в тот момент, когда я погрузился в это дерьмо по горло. Сижу, скучаю, мерзну… И вдруг… «Держи-ись!»
Трилле заорал так внезапно и так пронзительно, что обе лошади захрапели и встали, видимо, ожидая нападения, а Конан выхватил меч и совсем уж было приготовился к бою, как понял тут, что сей вопль являлся лишь естественным продолжением рассказа. Подавив гнев, он смерил парня холодным взором синих глаз
— Будешь орать — сверну башку.
— Угу, — согласился Трилле с таким справедливым решением. — Но не я крикнул… — Он покраснел от напряжения, собираясь снова заорать, да вспомнил об угрозе спутника и тихо сказал: — «Держись…» Пойми, брат, в тишине болот слабый старческий крик показался мне диким визгом. Я вздрогнул, осторожно повернул голову… На краю трясины стоял человек в длинном сером балахоне, с седой бородою и бледными голубыми глазами, слезящимися от старости. Он протянул мне клюку, за которую я уцепился обеими руками, и довольно легко вытянул меня на твердое место.
Лишь только я смог снова соображать (а до того страх подавил во мне сию исключительную способность, и наверняка мысли мои во время сидения в болоте не отличались стройностью и глубиной); так вот, лишь только я смог соображать, как без труда догадался, что передо мной не кто иной, как друид — мудрец и колдун, которого пикты почитают более вождя своего. Он пригласил меня в свою хижину — оказалось, что я прошел в стороне от нее шагов пятнадцать, ибо стояла она на самом краю болота, скрытая в зарослях чахлых, но густых кустарников. Там, у огня, пока сушилась моя одежда, он поведал мне… О, брат мой, проснулся ли наконец в душе твоей интерес к умственным беседам?
— Не проснулся, — с отвращением отказался Конан, желающий слушать только саму историю, но никак не рассуждения.
— Тогда я миную первую часть его долгой речи и сразу перейду ко второй, совсем короткой. Протягивая мне чашу с неким крепким и терпким, но весьма горячительным напитком, он на миг посмотрел в мои глаза и вдруг… Лицо его изменилось. Удивленно подняв брови, он рукою повернул мою голову за подбородок к свету и начал пристально в меня вглядываться! Я терпел, хотя мне было неприятно: точно так посту пил со мной в Аквилонии один блонд, проклятый судейский… Держал за подбородок и рассматривал, а потом упрятал в подвал на две луны — за бродяжничество. А кто сказал, что бродяжить нельзя? Митра? Эрлик?
Тут маленькое происшествие прервало его повествование. Припомнив обиду и свои ощущения, испытанные в темнице, Трилле распалился. Голубые глаза его гневно засверкали, а уши запламенели, как флажки на купеческой галере. Размахивая руками и подпрыгивая в седле, он вдруг свалился с лошади и некоторое время лежал на земле без движения, тщетно ожидая помощи от Конана. Но, поскольку тот даже не обернулся, Трилле помог себе сам. Вскочив, догнал свою караковую, запрыгнул на нее и как ни в чем не бывало продолжал рассказ — правда, теперь он старался не шевелиться вовсе.
— Старец долго разглядывал мою физиономию, так долго, что шея моя онемела. Потом встал, собрал в горшок какие-то корешки, коими завешаны были стены его ветхой хижины, залил их водой и повесил над огнем. Пока вода не забулькала, он не сказал мне ни единого
Не скажу, чтоб вкус у этой ослиной мочи был так уж приятен, но я выпил. После этого он снова всмотрелся в мои глаза.
«Ну, мальчик, — молвил он вдруг тихо и как-то печально, — боги наделили тебя странным даром… Нет в жизни твоей ни любви, ни славы, ни золота. Нет покоя, но нет и войны. Ты — Повелитель Змей…» Я сморщился. «Змей? Вот еще! — отказался я от столь сомнительного титула. — Ежели ты, старик, скажешь, что я утерянный в младенчестве сын короля Бубабундии, я, может быть, и запрыгаю от счастья. Но что мне делать со змеями? Я терпеть их не могу, как, впрочем, и всякую другую живность…»
Он выслушал меня с улыбкою. «Что-то не слыхал я о такой стране — Бубабундия…» Я рассердился. «И что с того? Я тоже не слыхал. Не путай меня, старик. Что ты там бормотал о змеях?» Он снова стал серьезен и печален. «Да, мальчик, ты — Повелитель Змей. Таких, как ты, во всем мире трое. Вы никогда не встретитесь, ибо судьбою сие не загадано, да и не нужны такие встречи ни тебе, ни им…» Я опять показал себя неучтивцев и грубо перебил друида: «Нергал их забери, остальных. На кой они мне? Скажи лучше, что мне делать со змеями?» Он пожал костлявыми плечами:
«Пусть подскажет жизнь. Знай одно: в трудный момент ты можешь воспользоваться своим даром, но не спеши продавать его за золото. Любой — запомни это, мальчик, — любой дар теряет силу, если пускать его в продажу…» Вот, пожалуй, и вся история, — неожиданно закончил Трилле. — Друид вывел меня из болот, показал дорогу к Зингаре…
— А дальше? — Конан не любил, когда рассказ кончался так обыденно.
— Там, в Кордаве, зингарской столице, я познакомился в кабаке с одним змееловом, и он, выпив пару бутылей кислятины, поведал мне о видах и повадках змей… Потом выдался случай проверить, правду ли говорил друид…
— Что за случай?
— Да ты ж видел, — улыбнулся Трилле.
— Вздор! — резко бросил Конан. — Откуда ты мог знать, как собрать гадов со всего Шема, если прежде не пробовал?
— Богам ведомо, — неожиданно сурово и чуть торжественно ответил парень.
— Вздор!
Будь Трилле хоть трижды Повелителем Змей, киммериец не мог поверить, что он так уверенно созвал этих тварей со всей округи в первый раз.
Что-то дрогнуло и будто очнулось в душе моей тогда, — попытался объяснить Трилле. — Я вдруг почувствовал, что простого моего желания будет достаточно для того, чтобы они услышали мой призыв…
Он умолк, понимая, что неубедителен. Впрочем, Конан, хотя и покачал головой, выражая таким образом сомнение, спорить более не стал. В самом деле, на свете столько странного и необъяснимого — есть ли смысл не верить?
Солнце в преддверье скорого ухода палило яростно рассылая лучи во все стороны, проникая ими во всё уголки земли, так что и под деревами почти не было тени — она растворялась, плавилась под ярким оком благого Митры. Разморенные путешественники уже не имели сил продолжать беседу. Ленивые сонные мысли вяло бродили в их нагретых солнцем головах, а веки наливались тяжестью и норовили закрыть глаза.