Владычица Ночи: Дитя Смерти
Шрифт:
Когда я вымылась и переоделась, до рассвета оставалось еще далеко, и Менестрес попросила меня рассказать свою историю. Ей было интересно, как рожденная амазонка могла стать вампиром, если во всей Фермоскире и ее окрестностях нет ни одного представителя народа Пьющих Кровь.
Не знаю почему, но я рассказала. Рассказала все: и про Уриэля, и про свой побег от него, свое возвращение в Фермоскиру, и про на нас с Калисто. Во время рассказа королева иногда хмурилась и качала головой. Когда же я закончила, то она сказала:
– О, боги! Ты же еще совсем дитя! Не счесть всех ошибок, которые
– Я не понимаю, о чем ты, – нахмурилась я.
– Конечно. Он ведь даже ничего толком не объяснял. Он хоть говорил, что ты принадлежишь к клану Инъяиль?
Я покачала головой, ответив:
– Я принадлежу лишь наездницам Фермоскиры.
– Это уже не совсем так. При обращении образовались новые узы крови, которые связали тебя с Инъяиль.
– И что это значит?
– Принадлежность к тому или иному клану определяет род твоих сил. Правда, далеко не у каждого вампира клана они пробуждаются в полной мере.
Я смотрела на нее с полным непониманием. Так что Менестрес вздохнула и пояснила:
– Всего существует десять кланов вампиров, плюс королевский. У каждого клана свой особый… дар. Например, клан Феникса может подчинять себе огонь, клан Гаруда способен соблазнить даже оплот всех добродетелей. Что до инъяильцев – то это клан двойственных.
– В смысле?
– Твой клан уникален тем, что его вампиры могут менять свой пол. Правда даже в клане эта способность проявляется не у всех.
Я передернула плечами, ответив:
– Ну, это мне без надобности.
– Не зарекайся, – терпеливо проговорила Менестрес. – У тебя ведь есть и другие способности, которыми ты еще совсем не умеешь пользоваться. Тебе нужно многому научиться.
Тут с ней нельзя было не согласиться, поэтому я многозначительно промолчала.
Так Менестрес начала меня учить, а я поняла, в каких потьмах бродила до этого, предоставленная, по сути, сама себе.
После своего "чудесного воскрешения" я не стала претендовать ни на что. Просто не видела в этом смысла. Я жила весьма затворнически в доме Менестрес. Лишь частые визиты Лоты скрашивали мое добровольное одиночество. Похоже, она была бы рада всегда и всюду следовать за мной.
У нас состоялся долгий, но ничего не меняющий разговор с теперешней царицей Фермоскиры. Потом я даже приняла участие в походе. Радость битвы по-прежнему клокотала во мне, но как-то отстраненно. В Фермоскире со мной обращались почтительно, даже более чем, но… как-то все не то и все не так. Понадобилось время, чтобы понять, что именно. Я больше не принадлежу этому городу. Отныне я здесь чужая. Калисто – последняя нить, связывающая меня с Фермоскирой, безвозвратно оборвалась.
Когда я рассказала об этом Менестрес, то услышала в ответ:
– Рано или поздно это происходит со всеми нами. Наши близкие люди умирают – таков их удел, а мы нет – таков нашу дел. Поэтому большинство из нас со временем ищет компанию себе подобных и покидает родные места.
Я задумалась и, наконец, сказала:
– Да. Я… хочу уехать из Фермоскиры.
И мы уехали. Я не пробыла в своем родном городе после пробуждения и восьми лет.
– Прошу, не терзай себя. Ты ни в чем не виновата. На самом деле ты поступила так, как нужно. Обращая цариц или царей мы, тем самым, оказываем большое влияние на человеческую историю, а это может повлечь очень тяжелые последствия для всех. Наше место в тени человечества.
Ее слова меня немного успокоили, но осадок недосказанности все же остался. Наверное, это всегда будет мучить меня.
Покидая Фермоскиру, я оставила в ней и свое имя. Амазонка полемарха Мелета умерла, осталась в склепе рядом с Калисто. Теперь была только вампирша Мюриэль.
Кстати, уезжая, я тщательно спрятала саркофаги Калисто и свой в потайной пещере, надежно завалив вход. Лота мне помогала. Я пообещала сама себе, что обязательно вернусь за ними.
Уже много позже я поняла, насколько мудро поступила Менестрес, настояв на том, чтобы я обратила Лоту. Более преданного и надежного спутника было не сыскать. До сих пор удивляюсь, чем заслужила такое. Лота никогда не давала мне соскользнуть в бездну отчаянья, а я порой пыталась.
За воротами Фермоскиры нас ждал большой мир. И с одним из его проявлений мы столкнулись в первой же деревне, где остановились на ночлег. Едва мы договорились с харчевником, как я заметила, что за нами следят. Какой-то белобрысый мужчина. Когда мы вышли на улицу, он направился за нами, и уж очень близко подобрался к Менестрес. Тут-то его и встретили наши с Лотой ощетинившиеся мечи. Мужчина попятился, но не испугался, как следовало бы. Вампир. Я уже прикидывала, как лучше с ним покончить, когда Менестрес обернулась и с улыбкой сказала:
– А, Димьен! Я скучала по тебе. Ты что, и правда, на время моего отсутствия обосновался здесь?
– Да, госпожа. Я скучал.
– Ты знаешь его? – удивленно спросила я, небрежно кивнув в сторону вампира.
– Конечно! Димьен мой верный телохранитель и друг.
Я не сдержалась и презрительно фыркнула. Вампир рассмеялся и проговорил, похлопав меня по плечу:
– Ну-ну. Не стоит быть такой хмурой! Это не идет девушке.
Уже в следующую секунду меч прочертил на его руке алую полоску, а я процедила:
– Никогда! Слышишь, никогда! Не смей! Меня! Трогать! Иначе убью!
Димьен несколько ошалел от столь бурной реакции, и даже спросил у Менестрес:
– Она это серьезно?
– Боюсь, что да, – ответила королева. – Мюриэль и Лота – амазонки. И прикосновение мужчины, тем более бесцеремонное, равносильно смертельному оскорблению.
– В таком случае я, наверное, должен извиниться.
Этим Димьен удивил меня во второй раз. На самом деле именно он во многом повлиял на то, что мое мнение насчет мужчин смягчилось. Он первым из них стал мне другом. Всегда держался уважительно и тактично, так что я могла говорить с ним, не хватаясь за меч каждые пять минут.