Влас Дорошевич
Шрифт:
Абл-Эддин ходил веселый.
Но вот прошел срок от полнолуния до полнолуния.
Над Тегераном взошла полная, сверкающая луна.
Великий визирь позвал к себе Абл-Эддина и сказал:
— Ну, мой друг, пора садиться на кол!
— Смотри, не посади меня куда-нибудь попочетнее! — ответил Абл-Эддин. — Жатва готова, иди и жни! Отправляйся и читай мысли!
И с величайшей пышностью, верхом на белом арабском коне, при свете факелов, в сопровождении Абл-Эддина и всех визирей, Мугабедзин отправился в Тегеран.
—
— Хоть вот в этот дом! — указал великий визирь.
Хозяин остолбенел, увидев таких великолепных гостей. Великий визирь ласково кивнул ему головой.
А Абл-Эддин сказал:
— Веселись, добрый человек! Наш заботливый великий визирь заехал узнать, как ты поживаешь, весело ли, доставляет ли тебе удовольствие зеленая птица?
Хозяин поклонился в ноги и ответил:
— С тех пор, как премудрый господин приказал нам завести зеленую птицу, — веселье не покидает нашего дома. Я, моя жена, мои дети, все знакомые не нарадуются на птицу! Хвала великому визирю. внесшему радость в наш дом!
— Прекрасно! Прекрасно! — сказал Абл-Эддин. — Принеси и покажи нам твою птицу.
Хозяин принес клетку с попугаем и поставил перед великим визирем.
Абл-Эддин достал из кармана фисташек и начал пересыпать их с руки на руку.
Завидев фисташки, попугай потянулся, нагнулся боком, посмотрел одним глазом.
И вдруг крикнул:
— Дурак великий визирь! Вот дурак великий визирь! Вот дурак! Вот дурак!
Великий визирь вскочил, как ужаленный:
— Ах, подлая птица!
И вне себя от ярости, обратился к Абл-Эддину:
— Кол! На кол этого негодяя! Выдумал так меня осрамить?!
Но Абл-Эддин спокойно поклонился и сказал:
— Птица не от себя это выдумала! Значит, она часто это слышит в этом доме! Вот что говорит хозяин, когда уверен, что его никто чужой не подслушивает! В лицо он тебя хвалит мудрым, а за глаза…
А птица, глядя на фисташки, продолжала орать:
— Великий визирь дурак! Абл-Эддин — вор! Вор Абл-Эддин!
— Ты слышишь, — сказал Абл-Эддин, — сокровенные мысли хозяина!
Великий визирь обратился к хозяину:
— Правда?
Тот стоял бледный, словно уж умер.
А попугай продолжал кричать:
— Великий визирь дурак!
— Да уймите же проклятую птицу! — крикнул Мугабедзин.
Абл-Эддин свернул попугаю шею.
— А хозяина на кол!
И великий визирь обратился к Абл-Эддину:
— Садись на моего коня! Садись, тебе говорят! А я поведу его под уздцы. Чтобы знали все, как я умею казнить за дурные мысли и ценить за мудрые!
С этих пор, по словам Мугабедзина, он читал в чужих головах лучше, чем в своей собственной. Лишь только его подозрение падало на какого-нибудь перса, он требовал:
— Его попугая.
Перед попугаем клали фисташки, и попугай, глядя на них одним глазом,
Что чаще всего слышалось в задушевных беседах.
Ругал великого визиря, ругательски ругал Абл-Эддина.
Визирь, управляющий правосудием, не успевал обтесывать колы.
Мугабедзин так полол огород, что скоро в нем не осталось бы и капусты.
Тогда знатнейшие и богатейшие люди Тегерана явились к Абл-Эддину, поклонились ему и сказали:
— Ты выдумал птицу. Ты выдумывай на нее и кошку. Что нам делать?
Абл-Эддин усмехнулся и сказал:
— Дуракам помогать трудно. Но если вы наутро выдумаете что-нибудь умное, и я для вас что-нибудь придумаю.
Когда наутро Абл-Эддин вышел в свою приемную. весь пол ее был выстлан червонцами, а купцы стояли в приемной и кланялись.
— Это неглупо! — сказал Абл-Эддин. — Удивляюсь, как вам не пришла в голову такая простая мысль: передушите своих попугаев и купите у меня новых. Да и выучите их говорить: «Да здравствует великий визирь! Абл-Эддин благодетель персидского народа!» Только и всего.
Персы, вздохнувши, посмотрели на свои червонцы и ушли. Между тем зависть и злоба делали свое дело. Соглядатаи, — а их в Тегеране было множество, — были распущены Мугабедзином.
— Зачем мне кормить соглядатаев, когда тегеранцы сами кормят соглядатаев, состоящих при них! — смеялся великий визирь.
Соглядатаи остались без куска хлеба и распускали про Абл-Эддина дурные слухи.
Слухи эти достигали Мугабедзина.
— Весь Тегеран проклинает Абл-Эддина, а за него и великого визиря. «Нам и самим есть нечего, — говорят тегеранцы, — а тут еще птиц корми!»
Слухи эти упали на хорошую почву.
Государственный человек — кушанью подобен.
Пока мы голодны, кушанье пахнет хорошо. Когда поедим, и смотреть противно.
То же и государственный человек.
Государственный человек, который уж сделал свое дело, всегда в тягость.
Мугабедзин стал уже тяготиться Абл-Эдцином:
— Не слишком ли я уж осыпал почестями этого выскочку? Не слишком ли уж он возгордился? Такую простую вещь я придумал бы и сам. Дело нехитрое!
Слухи о ропоте в народе пришли вовремя. Мугабедзин призвал к себе Абл-Эддина и сказал:
— Ты оказал мне дурную услугу. Я думал, ты сделаешь что-нибудь полезное. Ты принес только вред. Ты меня обманул! Благодаря тебе в народе идет только ропот и растет недовольство! И все из-за тебя! Ты изменник!
Абл-Эддин спокойно поклонился и сказал:
— Ты можешь меня казнить, но в правосудии ты мне отказать не захочешь. Ты можешь посадить меня на кол, — но сначала спросим у самого народа: ропщет ли он, и недоволен ли? У тебя есть средство знать сокровенные мысли персов. Я дал тебе это средство. Обрати его теперь против меня.