Власов против Сталина. Трагедия Русской освободительной армии, 1944–1945

Гофман Иоахим

6) Листовка «Решающий час близок! На чьей стороне стоите вы? Ко всем советским гражданам, завербованным на службу в немецкие войска и в предательские банды Власова».

7) Приказ Военного совета Северо-Западного фронта от 15 августа 1943 г. «Ко всем бывшим военнопленным, русским, украинцам, белорусам и другим гражданам, завербованным на службу в германскую армию».

(Листовки № 1, 2, 4 и 6 имеются в этом деле лишь в немецком переводе.)

Самым сильным аргументом, чтобы найти отклик у добровольцев в ситуации 1943 г., было быстрое ухудшение военного положения Германии, изменение соотношения сил в пользу Советского Союза и его союзников. В этом духе объяснялось, что Германия, «гитлеровская военная машина» под ударами Красной Армии «зашаталась и трещит по всем швам». Дескать, Германия понесла огромные потери, и необходимость заткнуть дыры в рядах ее армии пушечным мясом является единственным объяснением тому, почему лишь теперь, в 1943 г., а не еще в 1941 г., было начато формирование «армии из русских». Стало быть, то, чего немцы «не смогли добиться собственными силами, они хотят достичь путем обмана», используя при этом Власова в качестве своего орудия. Тем временем, как добавлялось, хотя Власов и прикрывается «высокопарными» фразами о «новой России», чтобы его обман «выглядел не так грубо», ничто не может скрыть того, что РОА является «подручным войском немецко-фашистских разбойников», «бандитской армией». В то время как РОА тем самым заведомо отказывалось в праве на

существование, ее военнослужащие низводились до роли наемников, проливающих кровь своих русских братьев и отцов «за самого лютого и ненавистного врага русского народа […] людоеда Гитлера». «День и ночь льются звуки изо всех фашистских дыр и без конца лают собачьи морды всевозможных Власовых, Октанов и Каминских», – в заключение еще раз напоминалось солдатам РОА, но «Советская Родина уже давно отторгла от себя этих негодяев, они нашли себе подходящее место в фашистском балагане. Там на службу принимается каждая дрянь, если только она, не заикаясь, тявкает по желанию фашизма». Советская пропаганда умела психологически ловко разжечь тревогу о будущей участи, которая вследствие изменившейся военной ситуации уже присутствовала у многих добровольцев в скрытом виде. Так, ставился вопрос, чего же они сами могут ожидать после уверенно предсказанного поражения Германии. Всем, кто из «подлости или трусости» замедлит отказаться от службы немцам или, что в пропагандистских клише означало то же самое, Власову, без колебаний предрекалась «позорная смерть». Им не будет «пощады», не будет «сострадания»: «Собакам – собачья смерть!» Эти угрозы, еще усиленные указанием на хорошо знакомый всем советским гражданам обычай привлечения к ответственности близких и мести членам семьи, должны были дать толчок к тому, чтобы выбрать предлагавшийся одновременно для видимости выход. Так, утверждалось, что очень хорошо известно, будто они были доведены «немецкими палачами до отчаяния» и в «большинстве своем», в «значительной части» их заставили вступить во «власовскую армию» лишь путем «угроз, насилия и обмана». Хотя, потеряв «дух и веру в победу Красной Армии», они уже совершили тем самым преступление, но, как заверялось, «Родина» их «простит» и даст им возможность «искупить» свою «вину». Что же было делать? Достаточно ли было, как не раз заверяло политуправление Северо-Западного фронта, в одиночку или группами переходить на сторону Красной Армии или партизан, чтобы уйти от «якобы неизбежного возмездия советской власти», «якобы неизбежных расстрелов»? Приказ Военного совета Северо-Западного фронта в составе командующего генерал-лейтенанта Курочкина, начальника штаба генерал-лейтенанта Ватутина и члена военного совета генерал-лейтенанта Богаткина, от 15 августа 1943 г. [60] , уличал во лжи все успокоительные заверения [753]. Ведь в этом документе всем «офицерам, унтер-офицерам и простым солдатам» в «бандах так называемой «Русской освободительной армии» давалось крайне странное задание. В категорическом тоне им поручали путем вооруженного восстания взять под свой контроль всю территорию между Псковом, Дном, Нарвой, участок 200-километровой протяженностью и соответствующей глубиной от Чудского озера почти до Великих Лук. Военный совет Северо-Западного фронта требовал от них – ни много ни мало – уничтожить все немецкие гарнизоны в Пскове, Дне, Порхове, Дедовичах, Насве, Локне и других населенных пунктах, взорвать станции, мосты и прочие транспортные сооружения, тем самым прервав передвижение немецких войск и подвоз им ресурсов, к тому же убить всех местных жителей, каким-либо образом работающих на немцев или поддерживающих их, и после выполнения этого задания объединиться с партизанами для совместной борьбы. Частям РОА, которые, как считалось, уже находятся на фронте, была поставлена задача отрезать войска противника от тыловых соединений, уничтожить их оборонительные сооружения, склады, мосты, железнодорожные линии и т. д. и, предварительно вступив в контакт, прорвать линию фронта и объединиться с частями Красной Армии. То обстоятельство, что лишь тем, кто выполнит этот совершенно нереальный «приказ», было обещано «сохранение жизни» и «прощение Родины», а всем остальным – уничтожение в качестве «врагов Родины», позволяет понять, что для солдат РОА в действительности больше не было пути назад.

60

К указанному времени генералы Н.Ф. Ватутин и В.Н. Богаткин уже не занимали указанных в данном приказе-листовке должностей. Первый из них командовал войсками Воронежского фронта, второй – возглавлял инспекторскую группу Главного политуправления РККА.

Советская пропаганда, которая, как свидетельствуют листовки к власовским солдатам, исходила из существования РОА как из данности, отчасти, однако, вновь пыталась создать впечатление, будто Власову никогда не удастся сформировать настоящую армию. «Власовские банды», «несколько рот», «наскоро собранная» путем насилия и обмана «кучка людей», как говорилось нередко, не могут быть названы «армией», а уж тем более «русской». Мол, они «распадутся при первом столкновении с нашими войсками». Однако за этой внешней уверенностью скрывалась глубокая озабоченность. Сам Сталин в беседе с польским послом Ромером 26–27 февраля 1943 г. в Кремле, отвечая на его упрек, что «части бывших военнопленных украинского, русского, грузинского, азербайджанского и т. д. происхождения» готовы «воевать против Красной Армии», не смог не признать в присутствии Молотова следующее: «Имеются и русские, которые сознательно служат немцам и стоят на их стороне. В семье не без урода» [754]. Уже 26 декабря 1942 г. Главное политуправление Красной Армии приказом № 001445 предупредило о появлении Освободительной армии и потребовало подготовить соответствующие контрмеры [755]. В районе действий РННА, как сообщил подполковник Бочаров генералу Власову 17 февраля 1943 г., было установлено, что ее части поначалу выдавались за «переодетые немецкие войска». К тому же давались приказы не препятствовать передвижениям этих частей, не минировать дороги, не атаковать их подвоз и вообще избегать всяких серьезных боевых действий с ними. Видимо, имелось стремление отказаться от всего, что могло бы «внести ожесточение в ряды Русской освободительной армии».

Кроме того, масштабы угрозы, надвигавшейся с Власовым, видны по рано определимым попыткам обезвредить некогда прославленного, но перешедшего на сторону противника военачальника «при всех обстоятельствах», «любыми средствами», «чего бы это ни стоило», «доставить его живым или мертвым на советскую территорию». В марте 1943 г. на него были нацелены партизанские группы Григорьева и Новожилова. В мае руководитель Ленинградского штаба партизанского движения Никитин передал по радио через оперативную группу при штабе Северо-Западного фронта срочный приказ убить Власова, чье местонахождение стало известно [756]. Лейтенант Августин, находившийся на службе Национального комитета «Свободная Германия», должен был совершить покушение на Власова в Берлине и был с этой целью сброшен на парашюте [757]. Его удалось арестовать. 24 мая 1943 г. к немецким сторожевым постам близ Ярцева явился мнимый перебежчик, советский майор Капустин [758]. Ему удалось завоевать доверие военных инстанций и добраться до Берлина, где он попытался пробиться к Власову, который, однако, отказался его принять. У генерал-майора Малышкина в ходе краткой беседы тотчас возникли подозрения. Майор Капустин, разоблаченный в особом лагере Инзельгеленде под Леценом как

советский агент, дал обстоятельные признания. Выяснилось, что он должен был не только выполнить подробные разведывательные задания в отношении РОА, но и, наряду с этим, максимально тщательно подготовить операцию по ликвидации генералов Власова, Малышкина и других деятелей Освободительной армии до октября 1943 г.

Детальные инструкции Капустину позволяют увидеть, что советское руководство, вопреки всем пропагандистским заверениям, очень серьезно считалось с существованием Русского Комитета и скорым появлением Русской освободительной армии, которые, однако, в действительности были созданы только в конце 1944 г., причем в ограниченном масштабе. Летом 1943 г. подключилась и советская военная разведка. Шпионской организации «Красная капелла», которая в Москве еще считалась действующей, но в действительности уже была разгромлена, было по радио поручено разведать «сущность армии Власова, количество ее частей и общую численность, дислокацию, фамилии офицеров, вооружение, использование, способ политического воздействия на нее». Как сообщает Леопольд Треппер, Центр требовал «самой точной информации и хотел проверить информацию, которой уже располагал, чтобы узнать как можно больше деталей» [759].

Но с чем намеревались считаться в Москве? По советским понятиям, РОА должна была представлять собой сплоченную вооруженную силу, разделенную на армии, армейские корпуса, дивизии, охватывающую все рода войск. Она должна была иметь необходимый командный орган в форме главного штаба, соответствующие учебные заведения – центральное военное училище и другие офицерские школы, а также организованный резерв. Советское руководство было чрезвычайно заинтересовано, чтобы узнать при этом, когда и на каком участке фронта следует ожидать выступления РОА и будут ли русские части наступать сами по себе или вместе с немецкими войсками. Бросающийся в глаза интерес, который оно, кроме того, проявляло к пропагандистским и агитационным органам РОА, а также к разведывательной службе, позволяет судить, насколько высоко оно должно было оценивать исходящее от нее вербовочное воздействие и насколько низко, с другой стороны, – возможности противодействия.

Но советская обеспокоенность заходила еще дальше, т. к. предполагалось возникновение вооруженного движения сопротивления и в глубине СССР. Агент Капустин должен был узнать, какой отдел Русского Комитета руководит антисоветским партизанским движением в Советском Союзе, как осуществляется связь с ним, каким образом партизанское движение снабжается оружием и боеприпасами и какие конкретные методы используют «подпольные группы и антисоветские партизанские отряды». Точно так же считались и с оживлением направляемого Комитетом широкого антисоветского движения «в городах, на заводах и фабриках» глубокого тыла. Новый феномен гражданской войны поначалу, видимо, вызвал растерянность. Ведь надежду на то, что Капустину и засланному вместе с ним Ларионову, осужденному за взятку лейтенанту госбезопасности, наряду с выполнением обширных шпионских заданий удастся еще создать надежную сеть агентов из офицеров РОА и, помимо того, «террористические группы» с целью полного разложения РОА во всех важных учреждениях – как в Комитете, так и в главном штабе, а также подготовить ее переход, – это можно расценить лишь как проявление полного бессилия и беспомощности.

Чувствительная реакция советского руководства на появление Власова, на предполагаемое создание Русского Комитета и Русской освободительной армии вызывает несколько замечаний общего характера. Впервые в ходе войны Советский Союз удалось заставить перейти к обороне в политико-пропагандистском отношении. Что же было бы, спрашивается, если бы Освободительному движению действительно разрешили сорганизоваться и поставили на службу этому делу все вспомогательные технические средства? Например, посредством предложенного начальником отдела иностранных армий Востока в Генеральном штабе сухопутных войск полковником Геленом 13 июня 1943 г. продолжения «власовской пропаганды […] с повышенной интенсивностью», «в постоянной упорной форме» за счет «массового разбрасывания около 100 миллионов небольших листовок Власова и РОА» над крупными населенными центрами – Москвой, Ленинградом, Горьким, Куйбышевом, Саратовом-Энгельсом, Пензой, Воронежем, Ростовом, Астраханью, Калинином, Калугой, Тулой, Рязанью и т. д [760]. Советское правительство, как считал Гелен, в результате будет постепенно попросту вынуждено вступить в публичную дискуссию по власовскому вопросу и тем самым со своей стороны способствовать его популяризации. Уже было показано, каким надеждам на перспективы возглавляемого им движения предавался и сам Власов. Он не отдал бы себя в распоряжение идее Русской освободительной армии, заявил он 17 февраля 1943 г. на встрече в берлинском отеле «Эксельсиор», в которой участвовали генералы Жиленков, Малышкин, Благовещенский, а также полковник Риль и подполковник Бочаров из РННА, «если бы имел хоть малейшие сомнения в этом отношении». Вскоре после этого полковник Боярский зашел настолько далеко, что утверждал, будто Освободительное движение в состоянии «успешно завершить войну в России за три месяца. У нас самые обширные связи с ведущими лицами в Красной Армии и политике. Целые дивизии перебегут к нам или попадут в наши руки» [761]. Но непременной предпосылкой любого военно-политического успеха было и оставалось создание «русского национального правительства и Русской освободительной армии с полностью русским командованием», «реальное признание русского национального правительства» и «собственной национальной армии».

Нацеленные на это устремления русских сходились с таковыми их немецких сторонников в вермахте и ведомствах Рейха, которые равным образом начали ощущать позитивное воздействие «власовской акции». А именно, то, что советский военачальник открыто призвал к борьбе со сталинским режимом, привлекло в апреле – мае 1943 г. «большое внимание» не только на Восточном фронте, но и в союзном, нейтральном и враждебном зарубежье. Как подтвердил компетентный наблюдатель, бывший посол в Москве граф фон дер Шуленбург, там, похоже, «действительно» было распространено мнение, что эта акция может «при соответственно умелом продолжении с немецкой стороны вызвать решающий перелом в войне в пользу Германии» [762]. Приведем несколько примеров того, с каким интересом, например, комментировала власовскую проблему в мае 1943 г. шведская печать [763].

Уже 8 мая «Афтонбладет» во внешнеполитическом обзоре сообщила, что генерал Власов по различным поводам встречался с Гитлером. 25 и 26 мая стокгольмские газеты «с хорошей подачей и частично как основное политическое сообщение дня» распространили новость о формировании Власовской армии. «Дагспостен» и «Нюа Даглигт Аллеханда» писали 25 мая о том, что в Советском Союзе, возможно, предстоит гражданская война. «Афтонбладет» опубликовала 30 мая интервью своего берлинского корреспондента «с адъютантом генерала Власова о его программе национального возрождения русского народа». «Социал Демократен» 1 июня поместила обзор материалов газеты для военнопленных «Заря» «о биографии и политических целях Власова». Наконец, «Стокгольмс Тиднинген», в тот же день оценила «Власовскую армию» уже в 560 тысяч человек.

17 июня германский посланник в Стокгольме Томсен доложил о беседе с королем Густавом V по случаю вручения «личного письма фюрера» [764]. Шведский король, как писал Томсен, проявил большой интерес «к национальной русской организации во главе с генералом Власовым. Он был очень обрадован, когда я смог сообщить ему, что это движение за кратчайшее время приобрело большие масштабы». После формирования Власовской армии на немецкой стороне и образования Национального комитета «Свободная Германия» на советской стороне, согласно донесению посла фон Папена из Анкары, англичане явно осознали растущую угрозу «германско-русского соглашения» [765].